Нитка кораллов

— Разумеется. Теперь пиши последние примеры. — На слове «последние» она делает ударение, и действительно Ваня поднимает голову, садится плотнее на стуле. — Что там сейчас? К трем прибавить один. Будет…

— Четыре.

— Правильно. Молодец! А какая четверка у тебя красивая вышла!

Баня сияет, хотя щеки у него еще мокрые от недавних слез:

— Правда, хорошенькая четверочка? А тройка… Ой! Неровная, горбатая…

— Ничего, ничего. Постепенно научишься.

Покончив с примерами, Ваня заявляет самоотверженно:

— Напишу-ка я еще строчку цифры восемь!

— Стоит ли, Ванюша? Ты долго занимался.

— Напишу! Чем больше написать, тем скорее научишься, Галина Ивановна говорит.

Нахмурив светлые брови, он с важным видом — сам захотел! — пишет целую строчку цифры восемь. И, к удивлению бабушки, совсем неплохо.

— Подумать только! — восклицает Ваня. — Я ведь даже точку не мог правильно поставить куда надо. А теперь какие красивые восьмерки пишу!

— Расхвастался, — смеется бабушка.

У нее такое чувство, будто она притащила десять ведер воды с колонки из-под горы. Убирая тетради в портфель, оба счастливы.

Ваня обнимает, гладит и целует бабушку, приговаривая:

— Баба ты моя, баба!

Верность мальчишек не выдержала столь длительного испытания: они убежали. Убедившись в этом, Ваня спокойно ест персики и виноград. Потом выходит из дому, милый, кроткий мальчик. Через минуту выходит и бабушка.

— Эй, баба! — Оклик откуда-то сверху.

Бабушка поднимает глаза, и ноги у нее слабеют, от испуга перехватывает дыхание.

На высоте не менее трех с половиной этажей висит, вытянувшись в струнку, тоненькая фигурка. Это Ваня прицепился двумя руками к одной из верхних веток высоченного лоха. Ванины ноги в сандалиях болтаются в воздухе и кажутся двумя нитками.

— Сейчас же слезай! — тихим, каким-то нутряным голосом с трудом произносит бабушка. — Не-мед-лен-но!

Без сил она опускается на скамейку под каменным забором и прикрывает глаза. Когда Ваня подбегает к ней, весело смеясь, бабушка хватает его за руку — и это такая цыплячья лапка держалась там в вышине за ветку! — несколько раз сильно шлепает по штанам и сердито кричит:

— Вот бы ты оборвался и убился бы! И что бы было?

— Наверно, я был бы убившийся, — резонно отвечает Ваня. — Но я же никогда не оборвусь.

4

Вот неожиданность! Ваня открывает глаза и видит высокую застекленную дверь. А за дверью — крыши, крыши, крыши. Белые на зеленоватом холодном небе. Ваня становится в кровати на колени и, вытягивая шею, издали засматривает в стекла, отгораживающие его от белых крыш.

— Снег! — вполголоса произносит он взволнованно. — Баба, это снег?

Никто ему не отвечает. Бабушки в комнате нет. На диване спит мама. Во сне лицо у нее безмятежное. Наверно, ей снится, что все растения выросли такими, как она хочет, и что Ваня здоров, не балуется и ни одна буковка не вылезла у него за линейки.

Ваня вылезает из кровати и бежит к стеклянной двери. Теперь видно не только крыши, а и самые дома. Желтые, серые, коричневые. В стенах домов окна. Окон такое множество, что, может, тысяча. Уже рассвело, разве совсем немножко сумерки, но во многих окнах горит электричество — не успели или забыли потушить лампу. В одном окне Ваня видит дяденьку — он ходит по комнате, в другом — девочка сидит за столом и что-то ест. Рядом стоит женщина. Все они маленького роста, потому что до них далеко. Между Ваней и этими людьми — глубокая пропасть. Ваня будто стоит ка высокой скале, а под ним горные отроги, заколдованные в дома. На дне пропасти чернеет тротуар. По нему движутся человечки. Человечки и на тротуаре и в домах. Если окон тыща, а в каждом окне живут по двое, как Ваня с мамой, или по трое, то человеков получается тыщи две-три. А если еще у кого есть и папа, то это сколько же народу под этими крышами, припорошенными снегом, на которых, как ставшие дыбом волосы, торчат между трубами антенны?

Входит бабушка и смотрит на пустую кровать, потом видит Ваню. Тощий, в пижамке, он стоит у балконной двери с изумленным лицом.

— Босиком на холодном полу! От двери дует! — Бабушка подхватывает Ваню под мышки и тащит его к кровати.

— Первоклассника на руках носишь, — сонно бормочет с дивана мама. — И не вздумай его одевать. Пусть сам. Он и так лодырь.

Бабушка целует сидящего на кровати Ваню, приглаживает ему спутанные мягкие волосы. Глянув на повернувшуюся на другой бок дочь, натягивает Ване чулки и шепчет:

— Не шуми! Пусть мама поспит. У нее отпуск, надо ей хорошенько отоспаться.

— Баба, с какого класса принимают в юннаты? — тихонько спрашивает Ваня. — Вот в зоосаду.

— Вообще с шестого. Уже и с дикими зверями. Ну а так и со второго класса бывают юннаты. Особенно в деревне. С утятами, с цыплятами возятся. — Бабушка расправляет на Ване рубашку, перекидывает ему через плечи и застегивает лямки коротких штанов. — Иди умываться. Только к Алеше в комнату не входи. Там все разложено, вчера не успели собрать…