Ницше

«Раssio nuova[19], или Страсть к справедливости» — гласит заглавие одной из задуманных в юности книг Ницше. Он так и не написал ее, но — и это нечто большее — он воплотил ее в жизнь. Ибо страстная правдивость, фанатическая, исступленная, возведенная в страданье правдивость — вот творческая, эмбриональная клетка роста и превращений Фридриха Ницше…

Но всякая борьба за недостижимое возвышается до героизма, а всякий героизм неумолимо приводит к своему священному завершению — к гибели.

Такое фанатическое стремление к правдивости, такое неумолимое и грозное требование, какое ставил Ницше, должно неизбежно вызвать конфликт с миром, убийственный, самоубийственный конфликт. Природа, сотканная из многих тысяч разнородных элементов, с необходимостью отвергает всякий односторонний радикализм. Вся жизнь в конечном счете зиждется на примирении, на компромиссе (и Гёте, который так мудро повторил в своем существе существо природы, рано понял и воспроизвел этот закон). Для того чтобы сохранить равновесие, она, как и люди, нуждается в равнодействующих, в компромиссах, в соглашениях, в примирении противоречий. И тот, кто, живя в этом мире, ставит противное природе, абсолютно антропоморфное требование отказаться от поверхностности, от терпимости, примиримости, кто хочет насильственно вырваться из тысячелетиями сотканной сети обязательств и условностей — невольно вступает в единоборство с обществом и природой. И чем непримиримее индивид в этом требовании чистоты, тем решительнее ополчается против него действительность. Подобно Гёльдерлину, он хочет претворить в чистую поэзию эту прозаическую жизнь или подобно Ницше, внести «ясность мысли» в бесконечную путаницу земных отношений — всё равно это неблагоразумное, хоть и героическое требование означает мятеж против условности и быта и обрекает отважного борца на непроницаемое одиночество, на величественную, но безнадежную войну. То, что Ницше называет «трагическим умонастроением», эта решимость достигнуть крайних пределов чувства — переступает уже за грани духа в область судьбы и «порождает» трагедию.

Эмиль Фаге обнаружил связь учения Ницше с такими чертами его характера, как абсолютная правдивость, гордость, внутренний аристократизм: «Он был лоялен, ненавидел лицемерие… Наконец, из сочетания его лояльности и гордости родилась в нем неустрашимость мысли».

Неустрашимость мысли рождалась, прежде всего, из амбивалентного радостно-горестного чувства свободы. В письме к Ф. Овербеку Ницше сам называл себя «самым независимым человеком в Европе». Чтобы стать Дон Жуаном познания, необходимы были эти свобода и неустрашимость, которые своим происхождением обязаны высочайшей культуре — позиции, позволяющей, стоя на вершине «духа Европы», усвоив этот «дух», — бросить вызов наследию веков: «Я вобрал в себя дух Европы — теперь я хочу нанести контрудар».