Ницше и философия

Теперь мы можем понять тексты Ницше, касающиеся утверждения, отрицания и их отношений. Во-первых, отрицание и утверждение противостоят друг другу как два качества воли к власти, два основания в воле к власти. Каждое из них является противоположностью, но также и целым, исключающим другую противоположность. Об отрицании недостаточно сказать, что оно до настоящего момента господствовало над нашей мыслью, нашими способами чувствования и оценивания. Оно действительно конститутивно для человека. А вместе с человеком подвергается порче и заболевает целый мир, вся жизнь целиком оказывается обесцененной, всё познанное соскальзывает к своему собственному ничто. Утверждение, напротив, проявляется над человеком, вне его, в сверхчеловеческом, которое оно производит, в неведомом, которое оно несет с собой. Но сверхчеловеческое, неведомое – это также целое, преследующее негативное. Сверхчеловек как вид есть также и «наиболее высокий род из всего сущего». Заратустра говорит «огромное и безграничное» «да» и «аминь», он сам – «вечное утверждение всех вещей» [525]. «Я всегда благословляю и утверждаю, если только ты окружаешь меня, ясное небо, бездна света! Во все пропасти несу я мое благословляющее утверждение» [526]. Пока царит негативное, бесполезно искать и в этом, и в ином мире хотя бы крупицу утверждения: то, что называют утверждением, гротескно, это печальный призрак, что раскачивает цепи негативного [527]. Но как только происходит трансмутация, отрицание улетучивается, ничто не сохраняется как независимая власть – ни по качеству, ни по основанию: «Высшее созвездие бытия, которого не достигает никакое желание и не оскверняет никакое отрицание, вечное утверждение бытия, навеки я твое утверждение» [528].

Но почему Ницше иногда представляет утверждение как нечто неотделимое от предваряющего его негативного условия, а также – от ближайшего негативного следствия? «Я познал радость разрушения в степени, которая соответствует моей силе разрушения» [529]. 1) Нет утверждения, за которым непосредственно не следовало бы отрицание, ничуть не менее поразительное и безграничное, чем оно само. Заратустра возводит себя в эту «наивысшую степень отрицания». Разрушение как активное разрушение всех познанных ценностей – это след творца: «Посмотрите на добрых и праведных. Кого ненавидят они больше всего? Того, кто разбивает их скрижали ценностей, разрушителя, преступника: однако творец именно он». 2) Нет никакого утверждения, которое не создавало бы себе предшественника в виде бескрайнего отрицания: «Одним из сущностных условий утверждения является отрицание и разрушение». Заратустра говорит: «Я стал тем, кто благословляет и утверждает, и долго боролся за это». Лев становится ребенком, но «священному „да“» ребенка должно предшествовать «священное „нет“» льва [530]. Разрушение как активное разрушение человека, который хочет погибнуть и быть преодоленным, – признак творца. Утверждение – ничто, когда оно отделено от этих двух отрицаний, оно само по себе не способно самоутверждаться [531].