Ницше и философия

В игре есть две стадии, два момента одного и того же броска игральных костей: стадия броска и стадия выпадения результата. Ницше иногда изображает игру в кости как игру на двух отдельных столах – на земле и на небе. Кости бросают на землю, но выпадают они на небе: «Если некогда за земным столом богов играл я в кости с богами, так что земля содрогалась и трескалась, извергая огненные реки, – ибо земля есть божественный стол, дрожащий от новых творческих слов и бросков игральных костей…» [97] – «О небо надо мной, ты, чистое! Высокое! Теперь в том для меня твоя чистота, что нет вечного паука-разума и разума паутины – что ты место танцев для божественных случайностей, что ты божественный стол для божественных игральных костей и игроков в кости!» [98] Но эти два стола – не два мира. Это – два времени суток жизненного цикла и того же мира, полночь и полдень, час броска костей и час выпадения результата. Ницше постоянно говорит о двух игровых столах жизни, которые являются в то же время двумя временны́ми фазами игрока или художника: «…мы на время отдаемся жизни, чтобы затем на время пристально вглядеться в нее». Бросок костей утверждает становление и утверждает бытие становления.

Речь идет не о нескольких бросках, когда из-за количества удается воспроизводить одно и то же сочетание выпавших граней. Напротив, речь идет об одном и том же броске, который, на основании выпавшего числа, может воспроизводить сам себя. Не многочисленность бросков обеспечивает повторение одного и того же сочетания граней, а, в противоположность ему, число, образованное выпавшим сочетанием граней, обеспечивает повторение броска. Кости, брошенные единожды, являются утверждением случайности, выпадающее сочетание граней является утверждением необходимости. Необходимость утверждается в случайности в том же смысле, в каком бытие утверждается в становлении, а единое – в множественном. Напрасны разговоры о том, что при броске наудачу кости не могут постоянно давать выигрышного сочетания, двенадцати, обеспечивающего право на новый бросок. Это так, но лишь постольку, поскольку игрок не способен изначально утвердить случайность. Подобно тому как единое не устраняет или не отрицает множественного, необходимость не устраняет и не отменяет случайности. Ницше отождествляет случайность с множественным, с фрагментами, с разрозненными частями целого (membres), с хаосом: хаос сталкивающихся и брошенных костей. Ницше превращает случайность в утверждение. Само небо названо у него «небо-случай», «небо-невинность» [99]; царство Заратустры названо «великой случайностью» [100]. «Случайность – это самая древняя знать мира, я сделал все вещи благородными, я освободил их от рабского подчинения цели <…> Вот какую блаженную уверенность находил я во всех вещах: они предпочитают танцевать на ногах случайности». «Так гласит слово мое: допустите до меня случайность, невинна она, словно малое дитя» [101]. Поэтому то, что Ницше называет необходимостью (судьбой), никогда не выступает в качестве упразднения случайности, а всегда как случайное сочетание граней игральных костей. Необходимость утверждается в случайности, если только утверждена сама случайность. Ведь есть только одно сочетание граней, соответствующее случайности как таковой, один-единственный способ сочетания всех составляющих (membres) случайности, подобный единству множественного, – это число или необходимость. Есть много чисел, соответствующих возрастающим или убывающим вероятностям, но лишь одно число, соответствующее случайности как таковой, одно-единственное фатальное число, воссоединяющее все разрозненные фрагменты случайности, как полдень собирает воедино все разъединенные части полуночи. Поэтому стоит игроку однажды утвердить случайность, как он получит число, которое обеспечивает новый бросок игральных костей [102].