Читаем Ницше и нимфы полностью

Замрет душа — будто и вовсе не существует. Бывает и такое — чурбак чурбаком.

Именно, запаздывая в ритме, я открыл тебя, моя любовь.

О, как мы огрузли, как весу подвластны,Себя самого волочишь, как в тисках,Все кажется четким, обычным и ясным,И путано тяжким — до боли в висках:Где лестница в тайну? Где в полночь ступени?Вот — листик, вот — камня зазубренный край.Но лист не укажет, где корень растений,И камень не прячет расселину в рай.Потеряна нить лабиринта. Все длинно,Все вкривь или в кровь, вопреки, невпопад:Потянешься к солнцу — наткнешься на глину,Взметнешься фонтаном — обрушится град.Мир тяжкой ношей сгибает, объемлет,Сбивает. Но будем упрямей и злей.Я знаю, в руках и ногах наших дремлютЖгуты затаенных и алчущих змей.Ну что вы толпитесь гурьбой на поляне,Стихией опасной вам кажется пляс?Мы в музыку грянем, мы души помянем,Сожженные пламенем скрипок до нас.И змеи проклюнутся гибко из плена,И вот она — пляшущих тел карусель:Как в скважине ключ — повторяет мгновенноЛюбую извилину, скважину, щель,Что, кажется, вдруг — в сочетанье случайном —Сойдутся тела, и движенье, и бег —И дрогнет земля, и раскроется тайнаИ неба, и бездны, и жизни — навек.Какая раскованность — рук мановенье —И свет в лабиринты, и найдена нить,И тянется к солнцу любовь, как растенье,И горечь на счастье легко заменить.Ах, танец — раскованность нежных агоний —Другого себя уловить и узнать,А он убегает — погоня, погоняЗа тем, кто из нас ускользает. ДогнатьИ слиться с собой, ослепительно легким.Бессильно и сладко летит голова.О, как не хватает нам сердца и легких.А танец лишь только вступает в праваИ мертвою хваткой берет за загривокИ пламенем дышит, взахлеб, через край.Ах, лист — это ткани небесной обрывок,Любая расщелина — в юность и в рай.Проверить, проверить в бессилье блаженном,Что танец — прозрений божественных нить,Что можно, что можно в движенье мгновенномВнезапно весь замысел мира открыть.Уже проясняются в тайном заклятьеСтупени небес, а пока, а пока…Но где вы, но где?Лишь танцуя в закате,Безмолвные катят, кадят облака,И звезды ли, птицы в немом кувырканьеНа луг, что слепым ожиданьем лежит,Вдруг падают вниз задохнувшимся камнем,И сердце горошиной в горле дрожит.

Слова сами выкликают из подсознания звучные рифмы, внутреннюю перекличку звуков, раскрывающихся в аккорды, контрапунктические стечения, и тогда обычный словесный текст обнажает скрытую музыку подтекста.

Это очаровывает самого творца, пальцы которого способны вслепую, подходящую мне — на три четверти слепцу — нащупывать цепочку слов, как на клавишах, и тогда эта словесная цепочка начинает звучать для меня музыкой.

Другое дело, сумею ли донести ее слушателю-читателю, но самому мне это доставляет невероятное наслаждение.

Впервые, после черной полосы дней, я ощущаю истинное счастье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза