Ницше и нимфы

Завершенность сковывает любой пример. Но всё, истинно великое, по сути своей, не может быть завершенным. Открытость и незавершенность любой теории, одно из первичных условий ее бессмертия. И если это условие есть, неважно, что его не видят. Просто на него наталкиваются, как впервые, на собственный пульс, еще не понимая, но мгновенно ощутив, что на этом биении держится вся твоя жизнь.

Немцы же, прежде всего, прискорбно лишенная рациональности раса, которой и сегодня все еще не мешало бы «задать головомойку».

Повсюду, где евреям довелось оказать влияние, они научили тоньше различать, острее делать выводы, яснее и аккуратнее писать.

Евреи — народ, владеющий искусством приспособления, создавший всемирный инкубатор актеров. Какой хороший актер нынче не еврей? Даже в качестве прирожденного литератора, фактического властелина европейской прессы, еврей практикует эту свою власть, опираясь на свою актерскую способность: ибо литератор, в сущности, есть актер — он играет именно «знатока» — специалиста.

Кстати, проблема евреев обостряется лишь в пределах национальных государств, так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получить перевес и возбуждать зависть и ненависть. Поэтому во всех теперешних нациях распространяется литературное бесчинство: казнить евреев, как козлов отпущения за всевозможные внешние и внутренние бедствия.

Раз дело будет идти уже не о консервировании наций, а о создании возможно крепкой смешанной европейской расы, — еврей будет столь же пригодным и желательным ингредиентом, как и всякий другой национальный остаток. Неприятные и даже опасные свойства имеются у каждой нации, у каждого человека, и поэтому жестоко требовать, чтобы еврей составлял исключение.

В самую темную пору средневековья, когда азиатские тучи тяжело придавили Европу, именно иудейские вольнодумцы, ученые и врачи удержали знамя просвещения и духовной независимости под жесточайшим личным гнетом, и защитили Европу против Азии.

Их усилиям мы, по меньшей мере, обязаны тем, что могло снова восторжествовать более естественное, разумное и во всяком случае немифическое объяснение мира и что культурная цепь, которая соединяет нас теперь с просвещением греко-римской древности, не порвалась.

Если христианство сделало все, чтобы навязать Восток Западу, то иудейство существенно способствовало возврату и победе западного начала. Конечно же, я их ни в чем не разубедил, а в Фёрстере разбудил такие тайники злобы, что он, по-моему, даже потемнел лицом.

Сентябрь, который всегда был для меня месяцем осеннего отдохновения, эти два диплодока — Элизабет и Фёрстер — превратили в кошмар. На прощание я, все же, дополнил свою лекцию, сказав, что антисемитизм, когда ты изредка натыкаешься на простую и скромную еврейскую физиономию — одно дело. Но в месте, где лишь пустые постные физиономии христиан возникают перед тобой, ты не можешь дышать из-за буйствующего вокруг антисемитизма. Эту мысль внушал тополиный пух, носящийся в воздухе тихим безумием после снившегося мне невидимо длящегося погрома, когда, кажется, ненавистные мне немцы, во главе Фёрстером, потрошат окровавленными ножами тысячи скудных еврейских перин, в поисках, сводящих с ума, несуществующих несметных богатств.

Заратустра и пророк Самуил

170

Я могу понять стремление, которое толкало автора первой Книги Ветхого Завета — «Бытия» (Бэрейшит) описать столь подробно Сотворение мира. Это же стремление сохраняет определенную поэтичность в книгах «Левит» (Ва икра) и «Второзаконии» (Дварим).

Но в Писаниях и Книгах Царей, к примеру, оно становится абсолютной глупостью. Не является ли это предупреждением мелко мыслящим историкам от существенного опреснения массы данных до бесконечности и до абсурда?

С позднего европейца потребуется освободить форму своего скелета от покрытия — англо-саксонского, скандинавского, галльского, кельтского, тевтонского, которые борются между собой за культурное владение материком.

Обратите внимание, я ничего не сказал о еврее, у которого, вне сомнения, есть весьма важная доля в этом великом поединке. В какой-то степени, еврей принадлежит этой борьбе, и все же остается вне ее.

Вполне возможно, что он режиссер, неофициальный министр церемониала. Не знаю. Воды, в которых шастают киты в поисках мелкой рыбешки в океане — проклятые воды.

Германия — такое море для пруссаков, охотящихся за евреями.

Я сказал, что война единственное лекарство от разрыва между идеей государства и идеей денег. Но владельцы денег с помощью Бисмарка, приведшей к этому разрыву, видят во мне провозвестника войны любой ценой.

Я пел псалом восхваления войне, слушал Аполлона, непревзойденного бойца — «Звон отлетает от натянутого лука» («Илиада» Гомера). Но никогда не доказывал, что Аполлон и солдаты пива и сосисок с биржи — одно и то же.

Евреи были первыми, что превратили традиции отцов в универсальные. Они опередили меня, совершив революцию Коперника в мире мышления — ставшую ценностью ценностей.