Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности

Содержание данного стихотворения составляют гротескные образы, которые, согласно М.М. Бахтину, являются характерным компонентом народно-смеховой культуры. Трактир – выше всякого дома, а заготовленного вина – «хватило б на целый мир» (в оригинале «trinkt die Welt nicht aus» – не выпьет и целый мир). Далее идет трансгрессивное стирание границ между субъектом (адресат поэтического обращения, «ты») и объектами: трактир и вино, феникс, гора и мышь. Стираются границы между внутренним и внешним, субъективным и объективным, фантастическим и реальным, большим и маленьким, исчезает грань между человеком и миром. Это трансгрессивное движение поэтической образности достигает максимума в сочетании «Ты все и ничто» («Bist Alles und Keins»). «Все» и «ничто» парадоксальным и гротескным образом сочетаются в «ты». Стираются границы и между пространственными оппозициями: голубизна горних высей и – дно глубочайших бездн (в оригинале сильнее за счет «alter» – всех). Утрачивается граница между падением и полетом: fallst – fliegst становятся неразличимы. Все обозначенные в тексте трансгрессивные эффекты характерны для состояния опьянения (Trunkenheit). Однако текст завершается риторическим вопросом: «зачем же тебе вино?» («– wozu, wozu dir – Wein?»). Для философа или поэта уже нет необходимости прибегать к помощи вина для достижения состояние высочайшего экстаза. Он живет в этом сверхчеловеческом состоянии, оно становится его натурой, и вино, алкоголь отбрасываются в качестве ненужного и бесполезного суррогата. Вино не нужно тому, кто «счастлив трезвый, без вина» («Bist schon du selig vor Nuchternheit»). Ho для такого состояния требуется превзойти меру человеческого (слишком человеческого). Переживать трезвость (Nuchternheit) и опьянение (Trunkenheit) как два различных и взаимоисключающих состояния – таков человеческий удел.

1.4. Аскетизм и юродство как маргинальные стратегии бытия и мышления

Ницше, известный в качестве яростного и непримиримого критика христианской морали, неоднократно обращался в своих размышлениях к проблемам аскетизма и юродства. Казалось бы, здесь позиция мыслителя предельно ясна: он разоблачает, выводит на чистую воду эти идеалы, пытаясь освободить человеческий дух от «лжи тысячелетий». Вместо фигуры устремленного к потустороннему святого Ницше утверждает в качестве высшей цели образ сверхчеловека, обращенного к земле. Ницше – противник аскетических идеалов, ученик и последователь греческого бога Диониса – по его собственному признанию, «предпочел бы скорее быть сатиром, чем святым».[110] Однако в этом же своем последнем сочинении, «Ессе homo», Ницше делает следующее заявление: «Я ужасно боюсь, чтобы меня не объявили когда-нибудь святым».[111] На это высказывание стоит обратить внимание. Почему Ницше так упорно старается отрицать всякие попытки отождествления собственной персоны с фигурой святого? Да и можно ли было бы всерьез ожидать таких попыток, когда речь идет об авторе сочинения с подзаголовком «Проклятие христианству»? Об авторе «По ту сторону добра и зла» и «К генеалогии морали», наконец, о создателе образа Заратустры-безбожника? Разве не стяжал Ницше этими книгами репутацию нигилиста и воинствующего атеиста? Тем не менее, Ницше едва ли не кричит: «Я не святой!». Этот жест напоминает поведение пойманного преступника, отрицающего свою вину. Или хитрость вора, кричащего «Держи вора!». С другой стороны, отрицание собственный святости отлично вписывается в канон жития святых подвижников: кто из святых сам признавал себя святым? Был ли вообще святой, который не называл бы себя самым последним грешником? Ставя подобные вопросы, мы вовсе не намерены причислять Ницше к лику святых. В настоящем исследовании мы хотим лишь показать, что проблема святости у Ницше не столь однозначна и проста, как это может представляться на первый взгляд. Ситуация становится еще более запутанной и сложной, если мы обратим внимание на следующее заявление философа: «Я не хочу быть святым, лучше уж шутом… Может быть, я и есмь шут…». («Ich will kein Heiliger sein, lieber noch ein Hanswurst… Vielleicht bin ich ein Hanswurst…»).[112] «Hanswurst» – это «Ганс-колбаса», по-русски Иван-дурак. Ницше пишет: «Я не святой, я – дурак». Здесь высказывание Ницше интегрируется уже в семантическое поле юродства: сознательного принятия образа безумного, глупца в целях спасения человечества.