Нью-Йорк

Антревольты являлись превосходными образчиками этой красоты. Каждая панель, сотни раз повторенная на фасаде, имела один и тот же дизайн: стилизованные молнии слева и справа, разделенные промежутком. Они взмывали в синеву, как впечатавшиеся в металл электрические разряды.

Анджело всмотрелся в узор и принялся зарисовывать.

Сальваторе заметил, что в самом начале, на краткий миг, лицо брата приобрело столь частое в детстве мечтательное выражение, но стоило ему погрузиться в процесс, как в глазах появилась крайняя, даже слегка пугающая сосредоточенность.

Дядя Луиджи был прав. Анджело – художник. Он принадлежал к обществу тех, кто проектировал здание, а не строил.

Так и пошло: Анджело набрасывал все, на что ложился глаз, а Сальваторе укладывал кирпичи, пока полуденный гудок не объявил время ланча.

Сальваторе взял с собой еды на двоих. Он дал брату хлеба, нарезал салями. За трапезой Анджело заявил, что хотел бы взобраться на самый верх и посмотреть оттуда.

Клепальщики на время угомонились. Оголенные балки окружила странная, непривычная тишина, которая нарушалась лишь легким посвистом ветра, который порой усиливался и порождал слабый стон в стрелах подъемных кранов.

Сквозь серо-серебристую тучу высоко в небесах пробивался, как голос за сценой, солнечный свет. Впереди, за вершинами на оконечности Манхэттена, тускло поблескивала водная гладь Нью-Йоркской бухты.

Однако Сальваторе, озираясь, заметил еще кое-что. Те облака, что были поменьше и ближе к крышам небоскребов, двигались в противоположные стороны. Справа, за Гудзоном, они медлили над Нью-Джерси, после чего поворачивали на север, а слева, над Куинсом, уже спешили на юг. Никак меняется ветер? Или он вздумал раскрутить город, воспользовавшись в качестве рычага огромной башней в его центре?

Внезапный порыв ветра хлестнул по щеке, напоминая Сальваторе, что на таких высотах воздушные потоки и завихрения бывают непредсказуемыми.

Анджело тем временем дошел до южного края платформы на стороне Тридцать четвертой улицы. Сальваторе знал, что если оттуда упасть, то падение будет свободным до люлек облицовщиков девятью этажами ниже; затем до улицы оставалось еще семьдесят пять. Двое индейцев могауков невозмутимо сидели на балке, которая выступала временным парапетом. Они глянули на Анджело, но интереса не проявили. Анджело сел в нескольких футах справа от них и вынул альбом. Он перегнулся через край: что-то внизу привлекло его внимание. Наверное, люлька. Через пару секунд он начал рисовать. Сальваторе отошел на несколько ярдов и прислонился к вертикальной опоре, защищаясь от ветра.

Вид был захватывающий, что и говорить. Перед ними как будто раскинулись все богатства мира: многолюдный город, далекие предместья, деловая Уолл-стрит, просторная бухта и бескрайний океан. Если что-нибудь на земле могло претендовать на звание центра вселенной, то Эмпайр-стейт-билдингу не было равных. Вот она, вершина храма Человека. А он, Сальваторе Карузо, – свидетель, и его брат запечатлевает сей факт в рисунке, который, возможно, – как знать? – послужит документом для будущих поколений.

Анджело, казалось, забыл о нем, но Сальваторе с его места было видно лицо брата – внимательное, напряженное и прекрасное.

И неожиданно, застигнув его врасплох, в нем взыграла ужасная боль, то чувство обманутости и ревности, которое он испытал, когда узнал о них с Терезой. Оно нахлынуло как волна. Явившись ниоткуда, оно захватило его, овладело им, наполнило холодным ужасом и бешенством. Почему Анджело женился на женщине, которую любил он сам? Зачем он отдал Анджело половину своих денег? Почему Анджело их взял? Почему у одного Анджело были и талант, и красота? Почему младший брат был тем, кем не был и никогда не будет он?

Все эти годы Сальваторе опекал его. Он сделал то, что счел правильным и чего хотела бы Анна. Он отдал Анджело все. И что получил в награду? Его обскакали и оставили зрителем на обочине как дурака.

Захваченный этим фактом, Сальваторе ничего не мог с собой сделать. Он с ненавистью смотрел на брата. Окажись они в пустыне одни, он бы забил его насмерть.

В течение долгой, томительной минуты он глядел под свист ветра на Анджело, тая убийство в душе.

Сальваторе ощутил опасность прежде, чем был нанесен удар.

Ветер не разбивается о небоскреб. Он обвивается вокруг него как змея. Он вдыхает и выдыхает, он выстреливает в прорехи и мчится на другую сторону. Он сжимает и перекручивает. Он опасен и непредсказуем. Его мощный порыв через оголенный этаж можно услышать за секунду до столкновения.

На высотных балках Эмпайр-стейт-билдинга ветер мог запросто сбить человека с ног.

Когда он налетел на Сальваторе, тот машинально схватился за балку. Но его брат уже давно не работал на высоте, да еще и был занят рисунком.

Порыв ветра достиг Анджело, вырвал альбом и отнес на тридцать футов от здания, где встречный ветер подхватил его, как воздушного змея. Анджело автоматически потянулся за рисунком. Он сунулся в пустоту, хватая воздух. Он накренился.

Он терял равновесие.