Нью-Йорк

Кое-кто из гарвардских друзей Горэма считал сумасбродным его желание жить в Нью-Йорке. В последние годы город столкнулся с серьезными проблемами. Бюджет находился в плачевном состоянии, налоги увеличивались. Царила расовая напряженность, росла преступность. На каждый день приходилось почти по три убийства. Крупные корпорации, перебиравшиеся в Нью-Йорк с начала века, переносили свои штаб-квартиры в другие города. Но для Горэма Мастера Нью-Йорк оставался центром вселенной. Как только он закончит учебу, так сразу отправится на Манхэттен. Пусть ему предлагают отличную работу с большой зарплатой в любом другом городе – он откажется и найдет себе подходящее место в Нью-Йорке. Он не подумал лишь о том, что отца там не будет.

Ему пришлось признать, что при всех недостатках Чарли Мастера с ним никогда не бывало скучно. На протяжении последних двадцати лет мир менялся стремительно. Стабильность пятидесятых пошатнулась, запреты пали. Явились новые свободы и новые опасности.

Но Горэм осознал странную вещь: о большинстве перемен он узнавал не от сверстников, а от отца. Когда он учился в школе, именно отец вступил в движение за гражданские права и заставил его слушать записи выступлений Мартина Лютера Кинга. Они оба не считали правым делом войну во Вьетнаме, но если Горэм просто надеялся, что к его окончанию Гарварда призыв завершится, то отец писал антивоенные статьи и наживал врагов.

По крайней мере, Горэм мог уважать отца за политические взгляды, однако прочие начинания Чарли порой оказывались совсем другим делом. Это отец, а не Горэм знал все рок-банды. Это Чарли делился с ним психоделическим опытом, это Чарли полюбил травку. «Папа молод душой, и я не против, – пожаловался Горэм Джулии, – но зачем он становится все моложе и моложе?» И за последние пару лет между ними возникли трения из-за отцовского образа жизни. Горэм не возмущался отцом и просто считал, что Чарли превращается в пожилого подростка.

Тем не менее подросток или нет, а в последние годы Чарли имел большой успех. После многолетних попыток добиться чего-нибудь в драматургии он увлекся телевидением и заработал приличные деньги как комедийный автор. Потом, ни слова Горэму не сказав, опубликовал роман.

Паром уже вышел на просторы бухты. Оглянувшись, Горэм устремил взгляд к огромному пролету моста Верразано и удивленно покачал головой. Горэма забавлял тот факт, что всю жизнь, независимо от отцовских прегрешений, он будет взирать на этот исполинский ориентир и неизбежно вспоминать отца.

Название Верразано-Нэрроуз оказалось удачным. Мало кто помнил, что первым европейцем, прибывшим в Нью-Йоркскую бухту на заре XVI века, был итальянец Верразано. Гудзона знали все, хотя он очутился там лишь через восемьдесят лет, но Верразано забыли, и вожаки итальянской общины годами лоббировали признание заслуг великого мореплавателя. Когда через вход в Нью-Йоркскую бухту наконец перекинулся огромный мост, итальянцы пожелали назвать его в честь соотечественника. Роберт Мозес возражал, но итальянцы заручились поддержкой губернатора Нельсона Рокфеллера и все-таки добились своего. И грандиозный висячий мост, соединивший Стейтен-Айленд с Бруклином, не зря носил итальянское имя. Он был в числе элегантнейших мостов на свете.

Книга Чарльза Мастера «Верразано-Нэрроуз» увидела свет в 1964 году – в тот же месяц, когда открыли мост. Это был роман, но читался он почти как поэма. Его сравнивали со знаменитой книгой сороковых «В слезах я села у Центрального вокзала»[88]. В романе «Верразано-Нэрроуз» повествовалось о страстной любви женщины из Бруклина и мужчины, живущего на Стейтен-Айленде с сыном. Слово «Нэрроуз» [89], вынесенное в заглавие, намекало и на косные предрассудки, которые пришлось преодолевать этой паре. Горэм заподозрил, что роман отчасти автобиографичен, но если так оно и было, то отец не открыл тайну личности этой женщины ни сыну, ни кому-либо другому. Так или иначе, роман имел огромный успех. По нему сняли фильм. Чарли совершил турне по стране, подружился с кучей народа в Сан-Франциско, какое-то время жил на Западном побережье и пристрастился к травке.

Сойдя с парома, Горэм спустился в метро. Людей было мало. В дальнем конце вагона стояла пара чернокожих, которые глянули на него. Он мысленно выругался. «Наверное, они безобидны, но в наше время нужно быть начеку», – подумал Горэм. У горожан развились своего рода антенны, рассылающие сигналы при первом признаке опасности. Сегодня же Горэм, как назло, имел с собой немалую наличность. Ему никак не следовало соваться в пустой вагон.

Разве можно подозревать парней сугубо из-за цвета их кожи? Достойно ли это того, кто наизусть знал фрагменты речей Мартина Лютера Кинга? Нет. Но люди подозревали. Чернокожие негромко беседовали и не обращали на него внимания на протяжении нескольких перегонов. Потом появились новые пассажиры, и оба вышли.

Горэм покинул метро на Лексингтон-авеню. До Парк-авеню был всего квартал. Поднявшись по ступеням наверх, он повернулся и чертыхнулся. Затем сошел с тротуара на проезжую часть.