Нью-Йорк 2140

– Мэр этого города – жалкая марионетка, – заявила она им.

Они пожали плечами. Мэр их не интересовал.

Шарлотт стиснула зубы. Эти люди были, конечно, правы. Когда доходит до дела, от политиков никакого толку. Лучшее, на что можно рассчитывать, – это армия, национальная гвардия, государственные ведомства. Аварийные службы, реаниматологи и медсестры. Полиция и пожарные. Вот кто мог помочь, вот на кого стоило возлагать надежды. Они, но только не политики.

Она вспомнила то, о чем когда-то слышала: после урагана «Катрина» лагеря для заключенных в Новом Орлеане строили быстрее, чем больницы. Ожидали протестов и сажали небелокожих в тюрьму заблаговременно. Но это было в XX[126] веке, в темные времена, в век шагавшего по планете фашизма. С тех пор люди лучше приспособились к наводнениям, так ведь?

Глядя на толпу в разоренном парке, закрадывались сомнения. Люди собирались в группы. Кое-как организовывались. Делали все, что могли в своих обстоятельствах.

Но после каждого из кризисов прошедшего столетия, мрачно подумала Шарлотт, а может, и не только прошедшего, капитал затягивал петлю на шее рабочей силы. Проще некуда: кризисный капитализм при каждой возможности давил шеи ботинком все сильнее. И затягивал петлю. Это было доказано – изученный феномен. Любой, кто заглядывал в историю, не мог этого отрицать. Вот такая схема. И в борьбе с этой затягивающейся петлей так и не удавалось найти опоры, чтобы от нее спастись. В этом отношении она напоминала китайскую ловушку для пальцев: попробуй сопротивляться и получишь жесткий ответ. Вместо больниц – тюремные лагеря.

Наконец, Шарлотт оставила свои размышления и снова принялась бродить по парку, останавливаясь, чтобы поговорить с теми, кто ютился вокруг дымящихся костров, которые разжигали больше для приготовления еды, чем для тепла, либо просто от нечего делать. Она поочередно подходила к группам и говорила, что работает в Союзе домовладельцев и что в аптауне должны открыть убежища. Так она повторяла снова и снова.

Спустя некоторое время, изнуренная и расстроенная, она прошагала на юг, к межприливью, и, дойдя до причала, встала в очередь на водное такси, чтобы уехать домой, в Мет. Ждать пришлось долго: очередь оказалась длинной, и она успела проголодаться. Вместе с другими ожидающими села на причал. Все вокруг были настоящими ньюйоркцами и не стремились заговаривать с незнакомцами, чему она была только рада.

В какой-то момент она снова постучала по браслету и вызвонила Рамону:

– Привет, Рамона, это Шарлотт. Слушай, как думаешь, твоей группе еще интересно выдвинуть меня от Двенадцатого округа?

Рамона рассмеялась:

– Конечно, интересно. Только ты знаешь, что Эстабан сейчас очень активно поддерживает своего кандидата?

– К черту Эстабан. Я против нее и иду.

– Ну, это мы точно можем тебе предложить.

– Хорошо. Я приду на следующее заседание, и мы все обсудим. Скажи своим, что я этого хочу.

– Это здорово. Она тебя совсем выбесила, да?

– Я только что из Центрального парка.

– Понятно.

– Я посоветовала ей пустить беженцев в аптаун.

– Понятно. Но как бы не так.

– Ага. Но здесь я смогу побороться.

– Вот и я так думаю! В общем, приходи и поговорим подробнее.

* * *

К тому времени как Шарлотт вернулась в Мет, она едва могла стоять на ногах. Доковыляв до столовой, она вдруг поняла, что в свою комнату ей придется подниматься пешком по лестнице. Это было немыслимо. Сорок этажей вверх – просто здорово!

Она рухнула на один из стульев и осмотрелась. Вокруг ее сограждане. Жители маленького города-государства, маленькой коммуны. Хорошо хоть собственное правительство не стало их бомбить. Во всяком случае пока. Парижская коммуна протянула семьдесят один день. Затем последовали годы репрессий, пока все коммунары не были убиты или посажены в тюрьму. Нельзя иметь правительство, которое состояло, действовало в интересах и управлялось народом. Ну уж нет. Вместо этого – всех убить.

Когда российская революция 1917 года продержалась семьдесят два дня, Ленин вышел на улицу и станцевал. Они продержались дольше Коммуны, возвестил он. В итоге они продержались семьдесят два года.

В столовую вошел Франклин Гэрр и направился к еде.

– Эй, Фрэнки! – воскликнула Шарлотт. – Тебя-то я и хотела увидеть.

Он будто бы удивился:

– Как дела, старушка? Выглядишь совсем уставшей.

– И чувствую себя так же. Можешь налить мне бокал вина?

– Еще бы. Я и сам как раз собирался выпить.

– Сейчас всем не мешало бы.

– Это точно. Слышала, что мальчики нашлись?

– Это же я тебе позвонила, забыл? Единственная хорошая новость за день.

– Ах да, прости. Новость да, хорошая. Я-то думал, мелкие говнюки наконец себя загубили.

– Думаю, они особо и не заметили, что что-то случилось. Что им этот ураган?

– Да нет, заметили. Чуть не стали пожирать ондатр.

– Да ну?

– У них было мексиканское противостояние со сворой ондатр.

– У ондатр, кажется, не бывает свор.

– Да, наверное, не бывает. Со стадом, со стаей…

– Стаи у ворон.

– Точно. А как тогда с табуном? С роем?

– Со скопищем ондатр.

– Отлично.

– Это как люди в Центральном парке. Скопище беженцев. Давай неси уже вино.