Нью-йоркский бомж

— Пила, пила! Первое время это выручало, но затем все равно следовал разрыв. Или, по-твоему, я должна была пить постоянно? Тогда я решила: черт с ними, с миллионерами, дайте мне мужчину с обычной зарплатой, но с положением. Главное, не лысого и не толстого, — она снова покосилась на Давида. — Но все равно ничего путного не попадалось. Психанув, я даже завела роман с одним итальянцем, владельцем пиццерии, он был красивым и умным. Но как всегда — но! Я же не могла его показать своим друзьям и коллегам! Подумай, как бы я его представила: «Синьор Джузеппе, пицца-мен»?

— Да, сложный случай, классический разлад между рассудком и сердцем, — заключил Давид.

Он не мог избавиться от мысли, что приблизительно в таком же духе, должно быть, проходят сеансы психоанализа: всепонимающий психотерапевт и капризная пациентка. Нервы ее совсем разболтаны: «Помогите, доктор. Скучно мне».

— И на каком этапе ты сейчас?

— Период затишья. Разогнала весь свой гарем, — она выпила бокал до дна. — Но что я все о себе? Ты-то как?

Давид пожал плечами, не зная, как ей представить свою жизнь в Америке:

— Что я? Работаю редактором в журнале. Развелся. Сыну пять лет. В Москве вышли две моих книжки. В общем, сделал карьеру, но с твоей, конечно, не сравнить. Еще вот полысел, растет животик. В твой идеал не укладываюсь.

— Я тоже не та, что двенадцать лет назад, не переживай, — она поднесла руки к голове и стянула с волос резинку — на плечи волной упали черные волосы с рыжеватым отливом. — Или я еще ничего, а?

Давид ощутил легкое головокружение — Лара-ангел мгновенно превратилась в таинственную летучую мышь...

Невыносимая духота стояла в городе. Футболка Давида прилипала к спине, лицо, руки, даже ступни в сандалиях были противно липкими. По дороге к ее дому Давид и Лара почему-то часто касались друг друга. Легкие, совершенно случайные касания рук, плеч, слов, каких-то давних московских воспоминаний, несбывшихся надежд...

***

— Ну вот, уложила еще одного, — Лара разочарованно коснулась кончика носа спящего Давида. — И что мне теперь с тобой делать? С лысым, толстым, в очках? — спрашивала она шепотом. — Зарплата у тебя, наверное, в пять раз ниже моей. Должность редактора журнала — это, конечно, звучит. Но ведь не «Ньюйоркер» и не «Форбс», а жалкий иммигрантский журналишко. В постели ты даже хуже, чем Джим. Плюс — пятилетний сын, алименты. Еще и храпишь.

Она сползла с кровати и пошла в ванную. Стоя под душем, вдруг замерла — почудилось, что щелкнул замок наружной двери.

— Мерзавец! — вбежав в спальню, Лара упала на кровать, втерлась лицом в простыню, еще хранившую тепло и запах его тела. — Почему, почему и он ушел?! — она извивалась, как змея, на простыне.

***

Через несколько часов, когда на город спустилась ночь и тротуары опустели даже в Манхэттене, когда так же великолепно сверкали рекламные щиты, но смотреть на них уже было некому, Давид вывалился из стриптиз-клуба и, пошатываясь, побрел домой. От выпитого виски голова горела огнем. Перед глазами еще извивались стриптизерши, все, включая мулаток и азиаток, чертовски похожие на Лару.

— Значит, я толстый, лысый и в очках. Старик, с мизерной зарплатой и без положения. И в постели хуже Джима! Э-эх...

Он снова мысленно увидел себя в кровати Лары притворившимся спящим. И Лара над ним: ледяным шепотом зачитывает его мужскую характеристику, как приговор.

Давида пронзила острая жалость к себе. Единственный человек, кому он нужен, — Антоха. Вспомнил, что обещал сыну завтра пойти с ним в зоопарк. И вот пожалуйста — так надрался...

Глава 5

Вечерело. По газонам парка бегали белки.

— Пару недель назад случайно встретил давнюю знакомую, еще с московской поры, — промолвил Давид, сев на скамейку. — Угадай, где она работает. В ООН! Занимается каким-то глобальным энергетическим проектом, объездила полмира.

— Красивая? — спросил Мартин, удивляясь, что Давид заговорил с ним о своем личном.

— Да, красивая... Ее отец когда-то бросил семью. Похоже, для нее это не прошло бесследно: у нее возник комплекс покинутой девочки. Тридцать семь лет, а замужем так и не была. Бегает от мужика к мужику. Хочешь, познакомлю тебя с ней?

— Нет, зачем мне это? — Мартин заерзал на скамейке. — Она будет смотреть на меня как на орангутанга в зоопарке.

В парке пусто, сумеречно. Шорохи, шелест, слабый свет фонаря освещает аллею.

— Знаешь, в последнее время меня одолевают страхи, — признался Мартин, оглядевшись по сторонам. — Ко мне являются люди, которых я когда-то знал. Сейчас одни из них в тюрьмах, другие в дурдомах, третьи в могилах. Но они окружают меня, я вижу их на улице, в метро, они приходят ко мне на чердак. Мне страшно! Я даже тебя, Давид, стал бояться…

***