Нюансеры

Входит Неонила Прокофьевна, приживалка. Вносит поднос: чашки, блюдца, ложки, сахарница, розетка с вареньем.

Заикина. Ага, вот и наш чай-чаёк! Нила, выйди вон, нам с глазу на глаз потолковать надо. Выйди, говорю, неча в углу моститься! Будешь нужна, я позову.

Действие второе

Романова. Ай, Елизавета Петровна! Ай, кудесница!

Заикина. Сладилось?

Романова. Так ведь у африканки голос пропал! Она тык-мык – не поётся! Спи, кхе, Солнца сын, кхе-кхе-кхе! Ох, матушка, сильна ты каверзы устраивать...

Заикина (строго). А ты, матушка, говори, да не заговаривайся! Ишь, каверзы... Когда с меццо-сопрано на сопрано карабкаешься, и не такое с голосом бывает.

Романова. Ой, не такое! Всякое-якое! Ой, бывает! Солнце моё, Елизавета Петровночка! Скромница вы моя!

Заикина. Как папаша твой драгоценный? Что с квартиркой?

Романова. Умаслила папашу, моё слово – золото. В среду к полудню идите к нотариусу, он заверит сделку. Контору Янсона знаете? Университетская, дом шестнадцать. Александр Рафаилович – крючок молодой, да ушлый. Комар носу не подточит! Папаша мой в конторе ждать будут. Только не опаздывайте, они долго ждать не любят, сердятся.

Заикина. Это хорошо, это ты умница.

Романова (приплясывает по кабинету). Володенька мне колечко подарил. К Рождеству свадьбу сыграем. Одной мной живёт, одной мной дышит!

Заикина (передразнивает. Чувствуется, что старуха раздражена). Одной-мной! Приданым твоим он живёт, красавица. Я и так, и этак – без приданого ничего не ладилось.

Романова. А хоть бы и приданым? Мне-то какая разница? Главное, африканка-безголосица отвяла. Слыхали? Из оперного в дра... дрёмати...

Заикина. В драматический перебралась. Знаю, не глухая. Весь город гудит. (В сторону, раздумчиво). Он гудит, а я думаю: отчего бы, а? Голоса нет, опера кончилась, а студенты Кадмину на руках носят. Офицерики хвалу поют. Купцы пиры закатывают. Кто-то здесь помимо меня, древней, старается, только не понять, кто. Ну да ладно, в среду квартирка, к Рождеству свадьба, и делу конец. (Романовой). Ты мой приказ выполнила?

Романова. Как бог свят!

Заикина. К Кадминой не приближалась?

Романова. За версту! За версту бегом оббегала!

Заикина. На спектакли её не хаживала?

Романова. Ни-ни!

Заикина. А теперь пуще прежнего берегись. Ни в оперный, ни в драматический! За версту? За сто вёрст, поняла? Бешеной собаке сто вёрст не крюк. А с женихом своим под ручку – так и вовсе! До свадьбы – никаких театров!

Романова (пляшет). Спи, Солнца сын!

Заикина. Уразумела, пустая голова?!

Романова. Елизавета Петровна, любушка! Ты что же, меня совсем за дуру считаешь?

Действие третье

Заикина в кабинете одна. Читает «Южный край». На носу у неё очки.

Заикина (вслух). «...понесла невознаградимую утрату: вчера, в семь часов пятнадцать минут вечера преждевременно скончалась в полном расцвете дарования артистка Императорских театров Евлалия Павловна Кадмина. Живейшими симпатиями публики артистка пользовалась при жизни, живейшая скорбь провожает её в преждевременную могилу...»

Откладывает газету.

Заикина (хрипло). Предупреждала ведь дуру! Нет, погордиться захотелось, похвалиться перед соперницей... Села в ложе, квашня, выпятилась! А жених вокруг вьюном: конфетки, поцелуйчики... Доцеловались, голубки! Прости, Евлалия, не хотела я твоей смерти. Не за то мне было плачено.

Стук в дверь. Входит приживалка.

Неонила. К вам гостья, благодетельница.

Заикина. Погадать?

Неонила (испуганно). Вряд ли. Я душевно извиняюсь...

Заикина. Кто? Зачем? Я сегодня не принимаю.

Дверь распахивается, едва не прибив Неонилу. Входит женщина в салопе на меху. Снять верхнюю одежду в прихожей она не захотела. Это Радченко Любовь Павловна, костюмерша. Такой её видел Алексеев на кладбище, только сейчас она на шестнадцать лет младше. Глаза женщины заплаканы, но голос не дрожит.

Радченко. Будь ты проклята, Елизавета Петровна! Ныне и присно, и во веки веков, аминь.

Заикина. Аминь. Садись, тебя ноги не держат. Это ты против меня старалась?

Радченко (стоит). Я.

Заикина. Кадмина заплатила? Моё нюансерство хотела перешибить?

Радченко. Не платила она мне. Она про мой талант даже и не знала.

Заикина. А кто тогда заплатил?

Радченко. Эх ты, сухая коряжина! Любила я её, всем сердцем любила. Спасти хотела. А ты с ножом к горлу: кто заплатил? Из твоих лап я её выдирала, бедняжку...

Заикина (без похвальбы, грустно). Не выдрала.

Радченко. Я как твою пассию в ложе увидала, сразу поняла: конец. Говорила Кадминой: отмени спектакль! В ногах у неё валялась. Не послушалась, гордая...

С двух сторон наползает занавес.

3

«А если я откажусь?»

– Здравствуйте, Любовь Павловна!

– Здравствуйте. Мы знакомы?

Костюмерная была тесной: ни встать, ни шагнуть. Радченко сидела у дальней стены на колченогом табурете, наметывала камзол испанского кроя. Дорогу к ней преграждали манекены: один – в жестяных доспехах, другой – в платье Клеопатры, с завитым египетским париком на болванке, служившей манекену головой.

Керосиновая лампа освещала женщине шитьё.