Нюрнберг

Он развернулся и направился в глубину комнаты. Волгин двинулся за ним, покусывая губу. Он понимал, что другого шанса не будет и надо идти ва-банк.

– Я прошу, товарищ майор! Брат! Единственный! Четыре года не виделись!..

Бабленков молчал.

– Товарищ майор, – голос Волгина стал тихим и бесцветным, – вы же знаете: у меня никого… Все погибли. Все. А тут такое… Что бы вы сделали на моем месте? Я думал, все закончилось, жизнь закончилась. Вы же меня этим к жизни вернули, – он потряс кипой листков. – Пойдите навстречу, прошу вас. Мне найти его надо, товарищ майор.

Бабленков крутанулся на каблуках. Нахмурившийся и злой, стараясь не глядеть на Волгина, протопал мимо.

– И не думай, – отрывисто проговорил он и рубанул ладонью воздух, – лучший сотрудник, еще чего!..

– Евгеньич, – взмолился Волгин. – Пожалуйста… Помоги!

Бабленков вновь остановился у окна.

Красное знамя продолжало трепетать над остовом рейхстага.

Повисло молчание.

Наконец майор развернулся и в упор поглядел на Волгина.

– Не отпущу, – решительно заявил Бабленков и раздавил в пепельнице папиросу.

Он уже знал, что отпустит.

5. Похищение

За окнами мелькали перелески. Листва была зеленая, но уже тусклая, предосенняя. Природа неуверенно, почти робко, готовилась к увяданию.

Волгин рассеянно глядел на проплывающие мимо пейзажи и под стук колес думал о том, как причудлива судьба.

Еще несколько дней назад он мечтал лишь о том, чтобы поскорее очутиться дома, в Ленинграде. Мечтал, что войдет в старую семейную квартирку на Васильевском острове, сядет в любимое отцовское кресло, закроет глаза и представит, что ничего не изменилось с того самого момента, как он покинул это место.

Будет звучать музыка из радиотарелки над сервантом, а из кухни будет доноситься теплый, домашний аромат теста.

Вечером в субботу мать всегда замешивала тесто, а с утра в воскресенье пекла пироги. Это было семейной традицией. Они усаживались за круглый стол, ели пироги, запивая чаем, и рассказывали друг другу о том, что произошло за неделю.

Отец настаивал, чтобы такое чаепитие происходило каждое воскресенье, без пропусков. Он был педант. И детей растил такими же.

Волгин несколько раз подавал рапорт с просьбой отпустить его из Берлина. И неизменно получал отказ. Хорошие переводчики сейчас были на вес золота, а Волгин, на беду свою, был очень хорошим переводчиком.

– Не торопись, – успокаивал Волгина Бабленков, – спешить некуда.

– Домой хочу.

– А ты уверен, что с ним все в порядке, с твоим домом? – говорил Бабленков. – Я вот знаю, что с моим. Ничего не осталось. Разбомбили.

В ответ на такие слова Волгин мрачнел, а Бабленков прибавлял:

– Стены – это только стены. Важно, что у тебя осталось тут, – и он стучал кулаком по груди.

Волгин знал, что вся семья майора погибла во время бомбежки в Минске.

Знал он и то, что случилось с его собственной семьей.

Однако же его неумолимо тянуло на родину, и каждый день на чужбине тянулся мучительно и нескончаемо.

В тот момент, когда Волгин получил пакет с письмами брата, все изменилось. В жизни вновь появился смысл, появилась цель. Волгин знал, что не уедет из Германии, пока не найдет Кольку.

За окном в клочьях паровозного дыма уже мелькали городские строения. Поезд въезжал в город.

Волгин подхватил чемодан и вышел в тамбур.

* * *

На перроне его подхватила и закружила в своем водовороте толпа. Встречающие, провожающие, клацание паровозных колес, гудки и крики вокруг. Чемоданы, тюки, тележки. Возбужденные пассажиры, высыпающие из вагонов. Разрушенное здание вокзала с полуаркой. Калейдоскоп вокзальной жизни.

Волгин двигался в людском потоке, озираясь по сторонам.

Вот и Нюрнберг. Где-то здесь сейчас ходит Колька. Понятно, что не в этом самом месте, не на перроне вокзала, но ведь где-то рядом!

Волгин продолжал вглядываться в человеческие лица. Невдалеке торопливо прошел военный в советской форме; он был кряжистый, невысокий, ни ростом, ни телосложением совершенно не похожий на брата.

Однако Волгин все равно проводил его взглядом. А может, этот человек знаком с Колькой?.. А вдруг подсказал бы, где его искать?

Но военный уже исчез в толпе.

Волгину не оставалось ничего другого, как обратиться к своим насущным заботам.

Поезд должен был прибыть утром. Но какое может быть соблюдение расписания в послевоенные месяцы?.. Разумеется, в пути случились задержки, и это нарушило все планы.

Волгин рассчитывал, что по приезде отправится к начальству, получит бумагу на расквартирование. А сейчас уже был вечер, надо было отыскать место для ночлега – да хоть бы даже здесь, на вокзале, – а уж завтра устроиться в каком-нибудь подходящем жилище.

– Товарищ капитан! – вдруг услышал он звонкий юношеский голос.

Волгин обернулся. К нему спешил, путаясь в полах шинели, молодой солдат со смешливым лицом.

– Рядовой Тарабуркин, – солдат отдал честь. – Я за вами.

– За мной? – удивился Волгин.

– Вы ведь товарищ капитан Волгин?

– Точно.

– Ну вот! – обрадовался солдат. – Значит, за вами. Я вас весь день караулю! Товарищ полковник распорядился встретить и поселить.