«Должен же быть в человеке стыд, – думал Волгин, – должен же быть стыд за содеянное? Неужели они не понимают, что совершили? Неужели не осознают, что на их совести гибель и бесчисленные страдания миллионов людей? А если понимают, то почему улыбаются друг другу, словно собрались здесь, в нюрнбергском Дворце правосудия, на легкую и приятную вечеринку?..»
Эти мысли мучили Волгина днем и ночью – с того самого момента, как он впервые увидел обвиняемых в зале суда. Прежде эти люди казались ему чем-то мифическим, абстрактным – но теперь они были вполне конкретны и осязаемы, а стало быть, на них распространяются все человеческие правила и законы. Почему обвиняемые решили опровергнуть, опрокинуть их?..
Полковник Мигачев разрешил Волгину присутствовать на заседаниях трибунала и даже выдал специальный гостевой пропуск.
– Сейчас для тебя дел нет, капитан. Если понадобишься, позову. А пока можешь послушать, что там происходит, на суде. Детям своим потом рассказывать будешь, – сказал Мигачев, когда Волгин явился к нему с просьбой о задании.
– Даже перевести ничего не надо? – сделал попытку Волгин. – Вон у вас сколько бумаг-документов…
– Иди-иди, – добродушно выпроводил его из кабинета полковник. – Наслаждайся мирной жизнью, разведка.
Так Волгин оказался среди завсегдатаев процесса. Невдалеке от него всегда сидел герр Швентке, который раскланивался при виде капитана и кивал ему, как старому знакомому.
С другой стороны и тоже невдалеке обычно располагались вездесущая журналистка Нэнси и ее постоянный спутник-фотограф.
Они мило препирались меж собой, при этом Нэнси то и дело бросала заинтересованные взгляды на Волгина, дразня и раздражая тем самым своего приятеля. Тэд ревновал. Он злился и пыхтел, и жгучий, почти детский румянец поднимался от шеи к его пухлым щекам.
А ниже, в первом ряду, всегда сидела Грета в окружении охранников. Казалось, ничего не переменилось в ней после злополучного концерта; вот только спину она держала еще прямее и все время молчала. Никаких реплик. Никаких комментариев. Грета молчала и наблюдала.
Лишь однажды Волгин заметил, как напряглась она, когда в зал вошел американский полковник Гудман. Навстречу ему двигался Мигачев. Они оба посмотрели друг на друга, лица их окаменели. Как вежливые люди, они сдержанно кивнули друг другу – Мигачев первый, затем его примеру последовал американец – и тут же разошлись в разные стороны.
Волгин увидел, как Грета подалась вперед и принялась буравить Гудмана взглядом. Тот поднял на нее глаза, застыл на мгновение, но потом насупился и ретировался куда-то под балкон. Грета с досадой прикусила губу.
В тот момент Волгин поймал себя на мысли, что полковника и киноартистку сближает какая-то тайна, но какая?..
– Перерыв заседания до завтрашнего утра, – объявил лорд Лоренс, захлопывая папку с бумагами. Участники и гости процесса потянулись к выходу.
Волгин вышел на улицу, плотнее запахивая шинель. Гости и участники процесса растекались по сторонам, негромко обсуждая происходившее на процессе и делясь впечатлениями.
– У меня подозрение, что в конце концов их просто выпустят, – сказал американский чин своей спутнице, проходя мимо Волгина. – Их вину невозможно доказать. Даже если они отдавали чудовищные приказы, сами-то, своими руками, они никого не убивали. Тут любой юрист голову сломает…
– А может, там уже все договорено, – предположила спутница. – Кайзер Вильгельм, затеявший Первую мировую, отделался домашним арестом. Они слишком спокойны. Я думаю, их предупредили, что все будет хорошо.
Волгин, нахмурившись, прислушивался к диалогу. Он предпочел отстать от парочки, иначе не выдержал бы и вступил в жаркий спор.
Удаляясь вместе со спутницей, американский чин продолжал витийствовать и размахивать руками.
Волгин миновал ворота и замер.
На углу нерешительно топталась тоненькая девичья фигурка. Он сразу узнал ее. Это была Лена.
Волгин поднял воротник и свернул в другую сторону. Лена нагнала его и уверенно стала на пути.
– Игорь, – произнесла она. – Игорь, мне нужно с вами поговорить…
– Нам не о чем разговаривать.
– Послушайте, в прошлый раз вы меня неправильно поняли…
– Опять начинаете? – возмутился Волгин.
– Даже на суде человек может сказать слово в свое оправдание, разве нет? – настаивала Лена.
Журналистка Нэнси, выскочившая из Дворца правосудия, замерла на крыльце и стала наблюдать сквозь узорную ограду.
Нельзя сказать, что Нэнси понравилось то, что она увидела. Да, этот русский офицер был резок и холоден, но он так смотрел на девушку, что было понятно без слов: между ними происходит что-то личное. Было очевидно, они оба в напряжении, идет резкий, даже неприязненный разговор, – но это не разговор между чужими, незнакомыми людьми, это столкновение людей близких… слишком близких.
Тэд подошел к Нэнси сзади и, в свою очередь, стал наблюдать за ней. И ему тоже очень не понравилось то, что он увидел.