Нюрнберг

Наверное, надо говорить о внешности, но ведь за эти годы, пока они не виделись, внешность Кольки могла измениться, как изменилась она у самого Волгина. Надо бы о характере написать, но кто будет искать человека по чертам характера или по тем историям, которые произошли с ним в жизни и которые, в сущности, определяют, что это за человек?

Волгин досадливо покачал головой.

Ведь не напишешь же о том, как в детстве они дрались подушками в квартире у бабушки, Александры Михайловны, которую ласково называли Сашуля. Бабушка была строгим человеком, но при внуках сама превращалась в ребенка. Они втроем зарывались под теплое одеяло, и бабушка рассказывала то ли быль, то ли сказку про свою непростую жизнь. Над кроватью бабушки висели настоящие оленьи рога, и бабушка часто рассказывала, как гордый добычей папа однажды, еще очень молодым парнем, принес их с охоты.

О том не напишешь, как Колька однажды обиделся на старшего брата и ушел из дому. Вместе с родителями Волгин безуспешно искал беглеца по окрестным дворам. На дворе стояли белые ночи, ленинградские мосты уже были разведены. Обнаружили Кольку лишь утром. Свернувшись калачиком и подложив ладонь под щеку, он безмятежно спал под одиноким деревом на берегу Невы.

О Колькином упрямстве не напишешь. Он с детства вбил себе в голову, что будет художником – настоящим, большим. Как Суриков. Или как Микеланджело. Сколько Волгин его помнил, Колька все время рисовал – то мелом, то углем на асфальте или стене, то цветными карандашами или красками. Он изображал все подряд: шпиль Петропавловской крепости, соседние дома, сказочных существ, дворовых собак. Однажды нарисовал самого Волгина, но, на взгляд Игоря, так плохо, что Волгин рассердился и в клочки порвал рисунок. Колька сказал, что все равно будет рисовать брата, потому что любит его. И так однажды нарисует, что Волгин повесит портрет на стену и будет благодарить его, Кольку. И будет гордиться. Волгин только посмеялся в ответ.

И о том не напишешь, как изменилась улыбка Кольки, когда в семье появилась младшая сестра, Надя. Улыбка стала взрослая, мудрая, Колька будто светился, когда брал на руки мурлыкающий комочек. Надюша родилась болезненной, никого к себе не подпускала, и только Колька мог ее баюкать, у него на руках она сразу успокаивалась. Мама с той поры прозвала Кольку «наша няня». Колька и Надю любил рисовать, и Волгину казалось, что Надя действительно выходила на тех рисунках очень похожей.

– Обязательно напишите и на немецком, – посоветовала Лена. – Мало ли кто будет читать…

– Знаю, – буркнул Волгин.

На самом деле такая мысль не пришла ему в голову, а теперь Волгин пытался скрыть досаду. Это же очевидно, что здесь, в Нюрнберге, объявление надо писать на двух языках. А может, и на трех – на английском тоже ведь не помешает. Мало ли кто прочтет и откликнется.

Они обмазали липким клеем обломок диковинного грифона, выступавшего из стены, и прилепили объявление на лоб чудища.

Они не знали, что издалека за ними наблюдают.

Темная женская фигура стояла за покосившимся фонарным столбом, стараясь не привлекать внимания.

Это была Фрау, хозяйка квартиры, где обитал Волгин. Она сверлила недобрым взглядом капитана и его спутницу, а когда те затерялись в толпе, приблизилась к грифону и прочитала ту часть объявления, которая была на немецком.

«Ищу брата…»

Фрау оглянулась и, убедившись, что за ней никто не следит, отскребла бумагу от камня и швырнула под ноги.

Каблуком она втоптала объявление в грязь, мстительно улыбнулась и пошла прочь.

Тем временем Волгин и Лена двигались сквозь лениво гудящую разноязыкую рыночную толпу.

Девушка задержалась у скамьи, на которой были разложены свежие продукты: хлеб, баночки с джемом, сметана, сочные яблоки… Она вынула из кармана и пересчитала смятые деньги. Немного поторговалась с немолодым усталым торговцем, и тот завернул что-то в промасленную газету.

У другого прилавка Лена долго перебирала пластинки в потрепанных конвертах, выбрала одну.

Волгин ждал, отойдя в сторону.

– Какой-то вы грустный, – сказала Лена, закончив покупки. – Неужели вы не умеете улыбаться?

– Разучился.

– Да вы не расстраивайтесь, найдется ваш брат. Кто-нибудь обязательно откликнется и подскажет. Здесь не все такие, как вы думаете.

– Какие такие? – спросил Волгин.

– Ну… – девушка помедлила, пытаясь найти слова, потом произнесла с безыскусной простотой: – Не все предатели.

Волгин невесело усмехнулся:

– Может, и так. Может, не все. А может, и не так. Вот вы, к примеру… – Он отступил на шаг и смерил спутницу взглядом с ног до головы.

– Что я? – поежилась она.

– Вы почему не возвращаетесь?

Лена не сразу произнесла:

– Это долгая история…

– Ну, так расскажите. Я не спешу.

Он в упор уставился на нее.

Лена замялась.

– Что же вы? – настаивал Волгин. – Мне действительно очень интересно, как это – жить в Германии, работать здесь на заводе во время войны и при этом не быть предателем? Завод-то небось был военным?

Девушка молчала. Волгин понимающе кивнул: значит, так оно и есть.