Нюрнберг

Усатый офицер устало провел тыльной стороной ладони по лбу и опустил свисток в карман.

– Спасибо, капитан, – сказал он Волгину. – Опять немецкое подполье. Совсем обнаглели, сволочи.

Офицер поднял с земли оторвавшийся от лацкана пальто брюнета значок. На значке красовалась паучья свастика. Брюнет с вызовом поглядел на офицера, затем перевел ненавидящий взгляд на Волгина.

– Уведите, – распорядился офицер. А Волгину сообщил: – Мы в соседнем квартале целый склад оружия нашли. Везде тайники нацистские… – он сокрушенно покачал головой и отдал честь.

Волгин проводил глазами процессию, потом растерянно обернулся. Торговка как сквозь землю провалилась.

– Где картина? – спросил он у Лены.

Та лишь виновато пожала плечами.

– Была такая суматоха, – пробормотала она.

Волгин с досадой причмокнул губами. Огляделся. Рынок уже жил прежней, привычной и насыщенной жизнью. Но нужной торговки и след простыл.

Опустившись на край полуразрушенного парапета, Волгин потер руку. На ладони зияла рана, полученная в драке.

– Что же это получается? – растерянно сказал Волгин не то Лене, не то самому себе. – Я не понял: Колька что, был в плену?..

Метнув на него быстрый взгляд, Лена достала платок, опустилась перед Волгиным на корточки и принялась перевязывать ссадину.

15. Предательница

Они еще долго не могли расстаться. Ходили по пустеющим улочкам, и Волгин, сам от себя не ожидая, рассказывал девушке про свое детство, про Ленинград, про белые ночи, которые она никогда не видела.

Но это был не рассказ влюбленного. Сбивчивая речь принадлежала вконец запутавшемуся человеку, который никак не мог принять, что его брат, оказывается, повел себя как трус. Он оказался в плену!

– Он должен был застрелиться, – вдруг выпалил Волгин, прерывая собственный монолог. – Товарищ Сталин говорил: умри, но не сдавайся врагу! Он не должен был сдаваться!

– Вы же не знаете, как было дело, – тихо произнесла Лена. – Может, у него не было выбора.

– И знать не хочу! Что значит не было выбора? У человека всегда есть выбор! Он не имел права сдаваться.

Лена поглядела на собеседника очень грустно, но возражать не стала. Просто шла рядом, сжимая в руках пластинку и крошечный сверток с едой, купленной на рынке, молчала и слушала.

А Волгин продолжал лихорадочно говорить. Так ему было легче перенести шок от услышанного.

– Надо же, он нарисовал меня. Вот ведь упрямец! – воскликнул Волгин. – Я же запретил ему рисовать меня, у него это никогда не получалось. Вот зачем он меня нарисовал? По-моему, совершенно непохоже.

– Вы неправы, Игорь, – сказала девушка. – У него очень хорошо получилось. На портрете вы вышли даже лучше, чем в жизни!

– Серьезно?

– Ну да!

– Не думал, что у меня такая кривая физиономия, – он рассмеялся.

– Нормальная у вас физиономия. А ваш брат – очень талантливый человек.

Волгин бросил на собеседницу короткий взгляд.

– Почему вы не удержали эту торговку? – неожиданно напустился он на Лену. – Если бы вы знали, как мне нужен этот портрет!

– Она испугалась стрельбы, – растерянно ответила девушка. – Я даже не видела, как она сбежала. Обернулась – а ее уже не было.

– Да мне нет до нее никакого дела. Мне нужен портрет. Где он?

– У нее, разумеется.

– И как его теперь раздобыть? Где найти эту немку?..

– Можно прийти на рынок еще раз, – предложила Лена. – Она обязательно там появится. Я знаю таких людей. Это же ее доход, она наверняка продает здесь все подряд. Она должна постоянно бывать там…

Волгин задумался:

– Это верно. Вряд ли мой портрет представляет для нее большую ценность, – невесело усмехнулся он. – Она не станет хранить его как реликвию. Она должна вернуться и вновь попытаться продать его.

Лена кивнула и улыбнулась кроткой улыбкой.

Они распрощались, когда почти стемнело. Волгин хотел проводить Лену, но девушка так категорично покачала головой, что он не стал настаивать.

Немного погодя она двигалась по пологой улочке в северной части города. Здесь было пустынно и неприглядно. Редкие прохожие появлялись среди развалин и тут же куда-то пропадали.

Лена огляделась по сторонам и скользнула за полуразрушенную стену.

Здесь простирался огромный пустырь. Повсюду высились горы битых камней и покосившиеся стены. Остовы рухнувших крыш, распростершиеся на земле, были похожи на обглоданные скелеты древних рептилий.

Лена обошла груду обломков, и перед ней открылось единственное, чудом уцелевшее здание, спрятавшееся от людских глаз. Здание, казалось, было мертво, лишь на последнем, шестом этаже – там, где окна были заколочены тяжелыми досками, – едва заметно пробивался свет.

Лена постояла у подъезда, запрокинув голову и глядя на окна. Лицо ее было печально. Казалось, в этот долгий момент она думала о чем-то другом, не имевшем отношения к этому дому, к забитым наглухо окнам. Потом вздохнула и, переступив порог, стала подниматься по старой лестнице с покосившимися перилами, еще сохранившими некогда благородные узоры из витого металла.

На лестничной площадке шестого этажа она переложила в левую руку сверток и пластинку, а правой пригладила волосы.