Нюрнбергский процесс глазами психолога

— Провалиться бы сквозь землю от стыда! Это позор — такие зверства! Я все же рассчитывал, что вермахт останется в стороне от всего этого, на его достойное поведение, но теперь и на вермахте пятно позора! Слишком уж крепки и многочисленны были эти связи с партийными организациями. Взять хотя бы этот ужас в варшавском гетто! Что пишет этот Штрооп — «Инженерные подразделения поддержали вермахт и СС при проведении этой операции, руководствуясь пониманием иститпюго товарищества по оружию». Да я присягнуть могу, что комендант, отправляя на помощь эти инженерные подразделения, ни сном ни духом не ведал об этих грязных затеях, участвовать в которых им пришлось. Жаль, что я так мало бывал в войсках, следовало бы почаще. Приходилось постоянно торчать в ставке Гитлера, а если я и попадал на фронт, то общался исключительно с генералитетом. А надо было бы присмотреться повнимательнее к тому, что делалось на нижних ступенях. Но — какой теперь во всем этом смысл? Время ушло!

— Каково теперь ваше мнение о Гитлере? Есть ли у вас сомнения в том, что он ничего не знал о творимых жестокостях? Или же знал и отдавал на это приказы?

— Он не мог о них не знать! Сомнений в этом быть не может! Теперь мне понятно, почему он всегда приказывал мне не соваться в дела полиции. Когда что-то происходило, он говорил: «Это вас не касается! Вы — солдат!» Естественно, я не знал, что он занимался планированием всего этого кошмара и втянул в это и представителей вермахта. Знай я об этом, я бы сказал ему: «Мой фюрер, в этом я не участвую! Не желаю быть впутанным во что-либо подобное! Лишайте меня моей должности. Иначе в одно прекрасное утро вы обнаружите меня мертвым!» Но он никогда не доверял мне… Нет, он разговаривал на трех разных языках — один для вермахта, другой — для партийных руководителей, с которыми он обсуждал свои истинные планы, и третий — для рейхстага, служившего для него рупором для передачи идей народу.

Его программа включала в себя три основных пункта, которые в конечном итоге и ввергли Германию в хаос поражения и разрушения: подавление церкви под ханжеским девизом «У каждого свой путь в блаженство», второе — жестокое преследование евреев и третье — безграничная власть гестапо. Сегодня это ясно…

Кейтель сделал жест, будто снимая пелену с глаз, и беспомощно пожал плечами.

— Но теперь уже поздно!

Когда я собрался уходить, он, как всегда, встал навытяжку, но голос его звучал наряжено:

— Прошу вас, давайте мне время от времени возможность перекинуться с вами словом, я ведь пока что не приговоренный преступник, не презирайте и не отвергайте меня! Заходите, ваши визиты обеспечивают мне определенную моральную поддержку — так мне легче переносить эти муки… Мне бы только с кем-нибудь поговорить.

Камера Геринга. Беседа с Герингом продлилась два с половиной часа. Мы говорили на самые разные темы, начиная отличных и кончая ремовским путчем 1934 года. Как всегда, в выходные дни, когда обвиняемые не находились на публике, его потребность выговориться была непомерной. Геринг стремился всеми доступными средствами обосновать, что, дескать, до последней минуты пытался отвратить угрозу войны с Англией.

— Послушайте, Риббентроп был готов нанести удар, если заметил бы, как я действую в обход дипломатических каналов.

Геринг предъявил мне книгу шведского посредника Далеруса, где детально описывались все негласные усилия и переговоры между ним и англичанами. Геринг собирался предъявить эту книгу на процессе.

Говоря о политике с позиции силы в отношении Великобритании, он заявил, что, дескать, в намерения Германии не входило заботиться об усилении мощи Японии в ущерб Великобритании.

— В действительности нас отнюдь не радовал факт оккупации японцами Сингапура — мы понимали, что рано или поздно здесь столкнутся европейские и азиатские интересы. Но война есть война, и среди кого только не приходится вербовать союзников. Дареному коню в зубы не глядят.

Некоторое время спустя мы перешли к обсуждению действенности доказательств, приводимых на процессе за последнюю неделю.

— Да, я понимаю. Дела все хуже и хуже, и так будет продолжаться до тех пор, пока не поднимемся мы и не изложим нашу точку зрения на весь ход истории. Но, знаете, что меня расстроило даже сильнее, чем тот фильм о концентрационных лагерях, — это еще не самое страшное! Этот коротенький эпизод заседания Народного суда, где судили участников заговора 20 июля и где председательствовал этот трепло Фрейслер. Говорю вам, я чуть не умер со стыда! Мне приходилось слышать о том, что за мракобесы заседают в этом суде, но меня корчи одолели, стоило мне услышать, как этот судья рычал на обвиняемых, вина которых пока что не была доказана!

Казалось, Геринга вышеупомянутые кадры впечатлили куда сильнее, чем это следовало ожидать, принимая во внимание его всегдашний пиетет к соблюдению военного этикета и свое собственное положение представшего перед судом обвиняемого. Поскольку меня интересовало, испытывал ли Геринг угрызения совести в связи с покушением, я поинтересовался у него, каково его теперешнее отношение к фюреру.