Нюрнбергский процесс, сборник документов (Приложения)

В свое время нацистами было предпринято сознательное усилие обойти те стадии, которые замедляли программу истребления людей; оно очень мало походило на какую-либо попытку предъявить формальное обвинение и установить виновность. 13 октября 1942 г. Тирак, имперский министр юстиции, в письме к Мартину Борману (доказательство обвинения 335) писал следующее:

«...Я намереваюсь передать судопроизводство в отношении поляков, русских, евреев и цыган в руки рейхсфюрера СС. Поступая таким образом, я исхожу из принципа, что отправление правосудия может внести лишь незначительный вклад в дело истребления представителей этих народов. Судебные органы, вне сомнения, выносят очень суровые приговоры в отношении таких лиц, но этого недостаточно для существенного вклада и реализацию той цели, о которой говорится выше... Я придерживаюсь ... мнения, что значительно более высоких результатов можно добиться при передаче этих людей полиции, которая может затем принимать необходимые меры, не испытывая затруднений с какими-либо принимаемыми судом доказательствами по уголовным делам... Полиция может осуществлен, преследование евреев и цыган вне зависимости от этих условий».

...Это же... объяснение серьезно приводилось в оправдание политики угона в рабство и порабощения, проводившейся в общенациональном масштабе.

Рассматривая данное дело, мы являемся свидетелями стран ной аномалии. Подсудимые и их свидетели опускали головы, когда представлялись доказательства о массовых убийствах и истреблении больших групп людей. Когда же речь заходит о жестоком порабощении целых рас, они практически не проявляют какого-либо чувства вины или понимания ответственности.

Они свободно говорили о «труде военнопленных» и «труде заключенных», составляя по этому поводу объемистые отчеты. Они разрабатывали подробные производственные планы и без стыда писали: «Для этого предприятия нам обещали 8 000 евреев». Они проектировали претенциозные памятники нацистской идеологии и приступали к их построению, сообщая: «Заукель говорит, что восточных рабочих сейчас предоставить нельзя, но после войны с этим затруднений не будет».

Руководители СС, занимавшиеся хозяйственными вопросами, вели подробные переговоры о том, что они, мягко выражаясь, называли «заработной платой заключенных». Разрабатывались и опубликовывались подробные скользящие шкалы заработной платы. Фактически же это не имело никакого отношения к заработной плате. Тем, кто работал, не платили ни единой марки. Пеоны[210], носившие тюремную одежду и таскавшие на гору тяжелые камни из карьера в Маутхаузене, получали за свою работу лишь миску картофельного супа и соломенный тюфяк. Что Же касается «заработной платы», то речь шла о суммах, которые эсэсовские и иные промышленные предприятия должны были платить в час германскому рейху как владельцу рабов. По-видимому, нацистские лидеры и руководители СС воспринимали как нечто само собой разумеющееся тот факт, что массовый угон населения на рабский труд являлся естественным и законным обстоятельством, сопутствовавшим успешному захвату стран, и что гражданское население представляло собой лишь часть трофеев победителя.

Рабство может иметь место и там, где нет истязаний. Рабов могут хорошо кормить, хорошо одевать, давать им удобные жилища, и все же они остаются рабами, если их насильственно лишают свободы. Мы можем устранить все доказательства о жестоком обращении, забыть о голоде, избиениях и других варварских актах, но признанный подсудимыми факт порабощения — принудительного неоплачиваемого труда — все же останется. Нет такого понятия, как добровольное рабство. Принудительный крепостной труд, даже если он смягчается человечным обращением, все же остается рабством.