Ньювейв

Сидение в расписной комнате, на SNC, которая постепенно превращалась в клуб по электронным интересам, привело к определенному росту. Я как-то вырос из ньювейва и давал электронный хардкор по вновь открываемым клубам. Мы делали шоу с Кириллом Преображенским и Лешей Беляевым, которые накануне 90-х объединились в творческую группу. Леша носился по сцене в пальто и огромных трусах. Я был с топором, который обклеивал оракалом. Это было уже в тот период, когда участники «Коперника» и даже «Ф.И.О.» переженились и разъехались по заграницам, а я остался совсем один. А потом узнал, что у нас такой хардкор запретили вообще. Была, конечно, отдушина на начало 90-х – клуб «Акватория», где реально было собрано все самое передовое. Было классно, много помещений разных, все можно, и все разнообразие проводится единовременно. Эйсид-джаз, хардкор, драм-н-бейс, джангл и все такое. Там было очень смешно, когда чеграши бритоголовые прибегали из разных районов, одни из-за хардкора, другие любили драм-н-бейс, джангл. И вот они между собой там устраивали потасовки. Потом на кислотный огонек подтянулись и «быки».

Когда там был фестиваль, я вместо не сильно разрешенного хардкора, ввел новый стиль «У-бит». (смеются) По-моему, отличное название. Было это все зимой, на одном из первых рейвов. Нарядились мы все, конечно же, монстрообразно. Сашу Лугина из «Севера» одели в костюм чудовища из фильма «Чужой». А. Л.ша достал где-то пинбольное ружье, и давай танцующего Сашу из него расстреливать. Музыка гиперхардкор, расстрел «Чужого», полная феерия среди танцующих «быков». Здесь стоит отметить, что, на мое скромное мнение, вся эстетика эйсид-культуры в Москве потому и загнулась, что начавшись как нечто элитарное, очень резко подтянула люмпенские и рекетирские массы, превратив все действие в абсурд. Такой же как на советских дискотеках. Мы поэтому и глумились с этим «У-битом». А бедный Саша со сцены ушел весь в синяках. Раздевается, весь в синяках, и орет: «Я же актер, как так можно, (непечат.), в упор, (непечат.), стрелять в человека?» На что ему вполне справедливо заметили, что вот такая вот эстетика, «У-бит» – убивающий чужих (смеются). Меня же, разумеется, больше всего интересовали разные модели синтеза и изобретательство.

М. Б. А к космосу общему этот синтез что-то добавляет?

Ю. О. Хороший вопрос. Космос – это то, на чем ты сидишь. Табуретка. Это не то, что видел Гагарин или американцы на Луне. Нет. Космос – это всё. Причем все вещи в космосе находятся в состоянии синтеза. Вот, к примеру, представьте себе какое-то плато, разливной луг, горы, и талые снега льются на плато. И ты стоишь где-нибудь там и хлопаешь в ладоши. И слышишь отражение. Потому что звук – это отражение. Но это отражение – явление и в той и иной среде. Это среда, которая находится вот в этой воде, и ты стоишь в ней по колено, в разливном лугу – это будет один объем. А осколки звука, то есть продолжительность и вибрации воздуха имеют значение для иной среды. При этом все действие – синтез между двумя измерениями. В мире звука и мире вещей много общих взаимосвязанных моментов. Один бокал будет звучать так, другой – по-другому. При этом значительную роль в разнице звука играет масса и химический состав предмета. Вот что я подразумеваю под термином химический синтез в музыке. В живом мире есть природа вещей, в неживом – химический состав. Плюс география и положение вещей.