Низами

Раст-Роушен жестокими ударами
Убил моего брата во время пытки.
Все, что у него было, — богатство, коней, —
Все он отнял у него, и жизнь и честь на придачу.
Все решительно, зная его красоту и юность,
Огорчались, что жизнь его была понапрасну загублена.
А когда я поднял вопли и крики,
За это «преступление» схватил меня везир,
Говоря: «Он был на стороне врагов.
Раз он был таков, то и ты таков».
Он приказал грубому гурцу[82]
Чтобы тот разграбил и мой дом.
Наложили мне на ноги оковы,
Ввергли в жилье, подобное могиле.
Тот брат невинно лишен жизни,
А этот скован по рукам и ногам.
Вот уже год, что я заключен,
Но видеть лик шаха — для меня доброе знамение.

У второго заключенного был прекрасный сад. Везиру этот сад понравился, и он потребовал, чтобы владелец продал его ему за небольшую сумму. Тот отказался. Тогда везир обвинил его в сношениях с врагами, бросил в тюрьму, а сад конфисковал. У третьего таким же путем были отобраны редкие драгоценности.

Особенно характерен седьмой рассказ. Отшельник, разделивший общую участь, говорит:

«Я из тех, кто устранился от мирских тревог,
Кто идет путем аскета. Мой вожатый — бог.
Длань узка, но взор мой, словно у свечи, широк,
На горенье ради мира я себя обрек.
Для меня людских соблазнов стал невластен глас,
И от бренного земного руки я отряс.
И отрекся я от пищи и от сна тогда, —
Я без сна, питья и пищи пребывал всегда.
Не имев воды и хлеба — днем, не пил, не ел;
Ночью же не спал я — ибо крова не имел.
Утвердился я в служеньи богу моему,
И не знал я дела, кроме как служить ему.
Взглядом, словом, делом людям благо приносить, —
Вот как я старался богу моему служить.
И за мною от везира стражники пришли.
Вызвал — посадил меня он от себя вдали,
Молвил: «Стал тебя в злодействах я подозревать!
А закон страны — злодеев нам велит карать…»
«О везир! — в ответ сказал я. — Мысли мне открой,
Жить по-твоему хочу я — и а ладу с тобой!»
«Я боюсь твоих проклятий, — отвечал везир, —
Да скорее бог избавит от тебя свой мир!
Ты злонравен по природе, мстителен и зол.
Ты дурных молитв немало обо мне прочел.
Из-за злых твоих молений я ночной порой
Поражен, быть может, буду божией стрелой.
Только раньше, чём от злого твоего огня
Искра божьего проклятья опалит меня, —
В глотке яростной молитву я запру твою.
Руки злобные в колодки с шеей закую!»
Заключил меня в оковы, неба не страшась.
Старика поверг а темницу нечестивый князь.
Как осла, что вертит жернов, дервиша велел
Заковать; колодки, цепи на меня надел.
На семь лет меня он бросил в страшный сей затвор.
Я же скованные руки к небесам простер, —
Ниспроверг величье князя я мольбой своей
И сковал злодею руки — крепче всех цепей!»