Низкий голос любви

Сегодня вечером они пускаются в первые нежные вылазки.

– Ты знаешь, как целоваться винтом?

– Ах, так теперь ты целуешься?

– Цыц. Здесь вопросы задаю я. Отвечай.

– Целоваться винтом… Я подумаю.

– Ты слишком много думаешь.

Она открывает свои полные губы, твердый язык вонзается между его губ, его зубов, и ее рот обволакивает его рот. Артур падает на пуф и в падении увлекает Клер за собой. Ее затылок остается напряженным. Она улыбается, острые зубы блестят, глаза сверкают. После этого возможно любое продолжение.

– Мой рот и твой хорошо понимают друг друга, как по-твоему? К моим губам подходят только твои, я в этом уверена.

Она оставляет рот Артура ради другого удовольствия.

Поднимает голову, откидывает со лба непокорную прядь, приоткрывает в усмешке африканские губы. На ее клыках блестит перламутровая влага. «Мне нравится твой сок». Мягким движением языка она слизывает жидкость. Приклеивается ртом к его рту, они пьют то, что он только что дал ей, то, что она только что взяла у него. Она хватает его за виски. «Хочешь ждать? Я дам тебе вволю ожидания».

И она покидает его, поворачивается и засыпает, прижавшись ягодицами к животу Артура. Он слушает ее тихий сон. Секунды ее молчания, неподвижные и совершенные, проникают в него, как ножи.

В другую ночь Клер рассказывает ему свой сон.

– В кухне на моих глазах ты точил ножи. Там еще были какие-то твои знакомые, люди, которых я не знала, и ты разговаривал с ними как профессор медицины со студентами в аудитории. Беседуя с ними, ты часто улыбался мне, как будто хотел меня успокоить. И вдруг ты разрезал мне живот и вынул оттуда красные и черные ягоды – клубнику, малину, смородину, ежевику, они как будто светились изнутри. После этого ты погладил меня, нежно, один только раз, и рана сразу заросла. Когда ты трогаешь мою кожу, ты видишь мою плоть?

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты ведь открыл меня, разве не так? Ты вошел в мое горло, ты создал складку, которой там не было.

– Крошечный шовчик, который уже почти растворился.

– А когда ты целуешь меня, ты думаешь о нем?

– Я стираю его поцелуями.

– Тебе было приятно, когда ты вошел туда своим инструментом? – В глазах Клер блестят огни смятения. – Тебе нравится слушать, как я говорю эти слова голосом, который ты мне сделал?

– Я ничего не делал. Это твой голос.

– Есть люди, которые хотят погасить других, и люди, которые пытаются их зажечь. Скажи, кто ты? Скажи!

Он не отвечает ей словами. Он пробует на вкус ее губы. Она шепчет: «Скажи мне, кто ты, скажи, скажи».

Занимается заря, куски белого неба проникают через застекленное большое окно, стены кажутся бледными, глаза любовников блестят. Они шепчутся, и слова их отдаются друг от друга, потому что их виски касаются друг друга.

– Ну и штучка твой стручок.

– Странное слово. Откуда ты его взяла?

– Узнала у кюре. Я прочла рассказ о мужчине, который так любил свою жену, что занялся с ней любовью в последний раз, когда она была мертвая.

Она откинула голову назад, смотря застывшими распахнутыми глазами, и потребовала – слова хрипло вырывались из полуоткрытого рта:

– Ты займешься со мной любовью, когда я умру? Не знаю, что такое между нами, не знаю, что будет дальше, но я чувствую, как это сильно.

На следующую ночь Клер спит, и Артур не слышат, как она дышит. Бесшумность ее дыхания – как ласка для него. Она лежит поперек постели. Во сне она вытянула ногу так, что она оказалась рядом со ртом Артура, и он пробует ее на вкус.

– Ты не целовалась. Ты отказывала мне в своих губах. А потом ты дала мне свой рот. Теперь я не хочу больше твоих губ, мне нужна другая твоя часть.

И он сосет большой палец ее ноги. Она открывает глаза. Молчание. Она услышала? Она смотрит вверх, на потолок над кроватью.

– Забавно, в моей жизни у меня часто не было крыши над головой.

– Мой дом – твой дом.

– Я везде дома. Я жила у женщин, у мужчин, у тех, кто в отъезде, у сумасшедших и мертвых.

– Мне нравилась твоя крыша с открытым небом. Есть такая китайская пословица: «Caмая лучшая дверь – та, которую можно оставить открытой».

На следующее утро ладонь Артура гладит подъем ноги Клер, ее щиколотку, линию икры, угловатую коленную чашечку элегантно-стройной ноги, и здесь, со сбившимся дыханием, он выдерживает полную почтения паузу, прежде чем скользнуть по крутому и атласному склону бедра. Нежная кожа дышит под его пальцами, свежая, как облачко пудры, сорвавшееся с пуховки. Он останавливается. Клер сжала бедра. Артур пытается обойти сопротивление, проводит рукой по задней стороне бедра, берет в ладонь правую ягодицу, касается кожи внутренней стороной запястья, отваживается приблизиться к нежному водовороту пупка. Он включил тайный механизм – Клер сразу же поворачивается, поворачивает левое бедро под прямым углом, открывает дверь. Ее теплая щель очаровывает глаза и ноздри Артура. Он наклоняется над плотью этого плода моря, над неговорящими губами. Он пьет из источника ее чрева. Она просыпается, потягивается с негой.

– Артур… – шепчет она.

– Да.

– Чего ты хочешь?

– Тебя.

– А потом?

– Я боюсь этого.

– Тише, замолчи. Я чувствую, как благотворна наша любовь. Не останавливайся.