Я просыпаюсь, замерзшая и потерянная от шипения и брызганья дождя. У меня слиплись веки, а левый бок отлежался во сне. Я лежу, свернувшись клубком, на какой-то сырой жесткой поверхности, заиндевевшая до костей. Первая мысль: свалилась и заснула в кухне на полу с открытым окном, но шорох мимо проехавшей машины сообщает мне, что я ошиблась. Пиздец. Я на улице. Как, ей-богу…
С трудом открываю один глаз и, моргая, возвращаю себе способность видеть. Темно, но я различаю силуэты. Я лежу на скамейке в травянистом, если так можно выразиться, парке, по периметру он очерчен железной оградой и худосочными деревьями. За ним раскинулась вереница великолепных георгианских домов. Здесь все настолько знакомое – и настолько-настолько чужое. Костяшками пальцев я выгребаю песчаные соринки сна из глаз и спускаю ноги на землю. Сквер изворачивается и заплывает мне в поле зрения, и отвратная паника опять цепляет меня. Шея одеревенела и зудит, горло зудит какой-то омерзительной заразой. Я кашляю, отхаркиваюсь и лезу в карман за сигаретами, но нахожу лишь пустую и промокшую пачку.
Вдруг пустоту вспарывает голос.
– Спящая красавица. Просыпается, – говорит он. Резко оборачиваюсь, готовая дать отпор, меня шатает
вбок, и я глухо шлепаюсь на землю. Растушеванный дождевой завесой, молодой парень в парке с накинутым капюшоном, приближается ко мне с кружкой в руках.
– Прости, – говорит он. – Не хотел тебя напугать, ничего такого.
– Какого хера ты вот так вот ко мне подкрадываешься! -взвизгиваю я.
Отодвигаюсь назад и пробую встать. Сотня болей и судорог подгибает мне коленки, возвращая меня обратно на землю. Незнакомец откидывает капюшон. По лицу его змеится усмешка.
– Подумал, может, ты попьешь горяченького, типа.
Он опускается на корточки передо мной и протягивает мне кружку, пахнущую «Сандей-диннер».
– Тебе чего надо?
Я крайне подозрительно кошусь на питье, и его лицо складывается в еще одну усмешку.
– Вот, – произносит он, берет кружку и отпивает из нее. -Бояться совершенно нечего.
Я опускаю голову к бульону и вдыхаю его тепло. Поднимается пар, нежно обжигающий мне губы.
– Я вот еще чего те купил, – говорит он, извлекая батончик «Марса». – Знаю, с «Боврилом» это не особо сочетается, да?
– Ты что такое – передвижная кондитерская или как? Его глаза подмигивают и заигрывают со мной. Отпиваю
раз, другой, затем даю волю своему сосущему голоду и осушаю кружку в несколько жадных глотков.
– Где я, кстати? – спрашиваю я, возвращая кружку. – Чего-то не узнаю местность.
– Небольшой оригинальный сквер, расположенный в нескольких минутах ходьбы от центра города, – выдает он на королевском английском. – Стэн, кстати, – добавляет он, протягивая тонкую крепкую ладонь. – Я здесь остановился в «Эмбасси». Сначала увидел, как ты шебуршилась по парку и кричала голубям всякую похабщину.
Он останавливается, ожидая какой-нибудь реакции, но мое лицо сохраняет отсутствующее выражение.
– Я ходил в город, вернулся, а ты рухнула на скамейку. Я тебя задолбался будить. Жалко, если бы ты схватила воспаление легких, типа – особенно если у меня на крыльце.
Мне удается улыбнуться. Он отдает мне шоколадку, нагревшуюся и размякшую у него в кармане. Сдираю обертку и откусываю от липкого батончика столько, сколько влезает мне в рот. Меня сразу же впирает с сахара, отрезвляя и обостряя зрение.
– Тебя, наверно, трясет с жуткого бодуна. Парк воняет, как ниибацца кабак. g
Я игнорирую его и продолжаю трескать шоколадку.
– У меня сперва была мысль сходить взять напрокат видеокамеру, когда я увидел, как ты скакала. Давно таких приколов не видел. Ты что, чем-то упоролась или чего?
– Сигарета есть?
Он сует руку в карман, достает пачку «Регал» и коробок спичек, пытается произвести огонь. После того, как пятую отсыревшую спичку задуло ветром, он исчезает вместе с сигаретой под капюшоном и появляется с двумя прикуренными сигами.
– Ну, и с чего все началось? Экзамен не сдала или чего? Я приподнимаю бровь и делаю глубокую долгую затяжку.
– Я что, похожа на студентку?
– Ну, не особо, но все-таки ты не похожа на тех девочек, что обычно валяются невменяемые на скамейках в парке
– Я была не невменяемая – я спала. И печали я тоже не топила. Я отмечала.
– Отмечала, да? К тому же в одиночестве. Меня прикалывает твой стиль. И чего ж ты отмечала, позвольте спросить?
Я пожимаю плечами.
– Новую жизнь.
Он запрокидывает голову и гогочет так, словно ничего смешнее ему в жизни не доводилось слышать. Я бросаю на него оторопевший взгляд, но не могу удержаться и не посмеяться с ним за компанию. Он мне нравится. Беру его за руку и отодвигаю рукав. Его часы заснули еще в полдень.
– Уже поздно, – говорит он, смахивая одинокую слезинку веселья. – А ты совсем соплями захлебываешься.
– Простыла, – огрызаюсь я.
– Ты хуже чем простынешь, если не пойдешь и не обсохнешь.
– Куда пойдешь?
Он кивает на «Эмбасси» – хостел через дорогу.
– Заведение приятное. И к тому же вполне дешевое. Он встает и помогает мне подняться на ноги.
– Потопали,значит?