Низвержение Зверя

– Ну хорошо, – хмыкнул вождь, – по вашим словам, у нас там уже и так неплохая армия. Быть может, она не годится для наступательной операции с решительными целями, но свои позиции удержит с гарантией. Если после окончания войны в Европе мы добавим к этим силам все высвободившиеся у нас подвижные и штурмовые части и соединения, то не слишком ли толстый слой масла мы намажем японцам на их бутерброд? Тем более что мысль о том, что им придется обороняться, а не наступать, пришла в головы японскому командованию не так давно, и знаменитые укрепрайоны, попившие крови у нашей армии в иной реальности, пока находятся в стадии строительства или даже проектирования. Идите, товарищ Василевский, и посчитайте, пожалуйста, еще раз необходимый наряд сил и средств для Маньчжурской операции и сделайте выводы. Быть может, часть наших ударных соединений не перебрасывать на Дальний Восток, а расквартировать на временной основе в Европе?

После этих слов в сталинском кабинете наступила тишина; Василевский собрал свои бумаги и, попрощавшись, вышел. Ему, конечно, было бы интересно послушать, о чем эти трое будут разговаривать после его ухода, но излишнее любопытство в кругах высшего советского руководства не приветствовалось. Каждый сверчок должен был знать свой шесток. Зато, вернувшись в генштаб, Александр Михайлович первым делом отдаст все необходимые распоряжения по подготовке последнего наступления на Германию, а потом с группой особо доверенных офицеров, среди которых имеются и выходцы из двадцать первого века, сядет считать окончательные параметры операции, призванной завершить всю Вторую Мировую Войну в целом.

– Итак, товарищи, – сказал Сталин, когда за генералом Василевским закрылась дверь, – войну в Европе Советский Союз уже фактически выиграл, остались только завершающие штрихи – теперь осталось выиграть мир. Первым делом хочу поблагодарить товарища Антонову за ее работу на Ватиканском направлении, что существенно облегчило нам операции на завершающем этапе войны.

– Это вы не меня должны благодарить, товарищ Сталин, – отмахнулась Антонова, – а одного непризнанного гения, художника-недоучку. Не схватись он за свой старый отложенный проект по внедрению культа истинного арийского божества – и Папа Римский остался бы нашим непримиримым противником. Главными и единственными настоящими врагами христианской веры до последнего времени он считал евреев и коммунистов, тем более что в его глазах две эти категории сливались в единое целое. И тому были вполне реальные причины, и главная из них – события в Испании. Даже в гражданской войне на территории России троцкистские элементы в нашей партии не проводили такого жестокого антиклерикального террора, какой учинили в Испании республиканские активисты. Убийства священников и монахов, а также поджоги церквей начались еще до мятежа националистов. Дурацкий слух, совершенно в стиле черной пропаганды нашего времени, о том, что монахи раздают детям рабочих отравленные конфеты, привел к жесточайшим убийствам и подтолкнул к исполнению заговор генералов.

– Так вы считаете, что мы должны поощрять церковное мракобесие? – несколько раздраженно спросил Берия.

Однако Антонова сразу парировала эти слова:

– Борьба с мракобесием должна вестись путем предоставления всеобщего среднего образования, а не путем оскорбления чувств верующих, и тем более не путем убийства священников. Так можно воспитать только врагов советской власти, или, что почти одно и то же, людей, готовых служить любой внешней силе, лишь бы давала жить или платила деньги. Что касается сравнения коммунизма и христианства, то этические доминанты у них в общем совпадают, и делить нам нечего. Другой разговор, что зачастую организации, базирующиеся на этих доминантах, в своей повседневной деятельности допускают изрядные отклонения от предписанных целей, в результате чего впадают в состояние, описанное Христом как фарисейство. Если вы, Лаврентий Павлович, думаете, что эта болезнь свойственна только религиозным организациям, то жестоко ошибаетесь. Мы там у себя, в конце двадцатого-начале двадцать первого века в предостаточном количестве нагляделись на такие еврокоммунистические партии, в которых не осталось не только сталинско-ленинских корней, но и никаких признаков классического марксизма…

– А ты знаешь, Лаврентий, товарищ Антонова права, – сказал Сталин. – У нас те, кто больше всего напирал на антирелигиозную пропаганду, в итоге оказывались самыми отъявленными троцкистами. В то время как нам внутри увеличившегося Советского Союза удалось установить настоящий межрелигиозный мир, примирив между собой коммунистов-большевиков, католиков, православных и магометан, некоторые товарищи в ЦК требуют от нас самой оголтелой антирелигиозной пропаганды, а также репрессий, репрессий и еще раз репрессий.

– Мы уже держим эти настроения на карандаше, – сказал Берия, – и если партия прикажет, то быстро обезвредим очередную группу троцкистов и вредителей…