Впрочем, вот она, долгожданная «тетушка Ю», черной тенью в лучах недавно взошедшего солнца, тарахтя тремя своими моторами, плавно опускается на взлетно-посадочную полосу, а защищающие ее истребители закладывают над аэродромом круг, высматривая возможные угрозы. Мне странно видеть нанесенные на них красные звезды и понимать, что именно эти боевые машины защищают жизнь и безопасность моих родных и что именно самолет с крестами мог принести мне горе и смерть. Но все страхи напрасны: транспортник с самыми дорогими мне людьми заруливает на стоянку и выключает моторы. Вот бортмеханик открывает дверь и спускает трап, потом изнутри появляются два здоровенных русских солдата, обвешанных со всех сторон оружием; и вот наконец я вижу в дверном проеме свою супругу и сына… Неужели это все происходит на самом деле? Огромная тяжесть падает с моей души – и мне становится легко и радостно. Ветер треплет подол платья Люси… Мне как-то невпопад подумалось, что это как раз то платье, которое мне всегда так нравилось, но она редко его надевала… Манфред жмется к ее плечу, настороженно озираясь по сторонам. Мой мальчик… Кажется, он сильно вырос и возмужал за то время, пока мы не виделись.
Они как-то нерешительно мнутся на месте; вид у них несколько ошарашенный. Интересно, им сказали, куда они летят и к кому?
– Люси! – кричу я и машу рукой. – Люси, иди скорее сюда, я тут!
Моя жена внимательно вглядывается, видимо, не узнавая меня в штатском костюме. А может, этому узнаванию мешает фрау Антонова, которая стоит рядом со мной как само воплощение власти… Так или иначе, первым меня опознал Манфред, он и потянул мать за собой. Я сделал шаг навстречу, другой – и тут Люси наконец меня узнала.
– Эрвин! – крикнула она, – Эрвин… – И, схватив сына за руку, она устремилась ко мне едва ли не бегом.
И все это – на глазах десятков людей, наблюдающих за воссоединением нашей семьи со снисходительными улыбками. И ведь тут были не только русские, но и немцы из так называемой «Свободной Германии» (в частности, экипаж «тетушки-Ю»), которые перешли на сторону русских не потому, что те уже почти сокрушили Третий Рейх, а потому что поняли, что Гитлер ведет Германию к катастрофе.
Но мне было все равно. Ведь до последнего момента я переживал и боялся, что что-нибудь пойдет не так, ведь не секрет, что люди, подобные майору Гроббелаару, или те молодцы, что выкрали вашего покорного слугу из-под носа его собственной армии, больше умеют убивать, чем спасать. Но все уже кончено, и поэтому я могу вздохнуть спокойно…
Однако оказалось, что это мнение было преждевременным. Когда прошли первые эмоции от встречи, Люси отстранилась от меня на расстояние вытянутой руки и спросила весьма строгим тоном:
– А теперь, мой дорогой Эрвин, пожалуйста, объяснись, как ты попал в такую дурную компанию? С кем ты связался, муженек?! Русские большевики-безбожники! Это же уму непостижимо!
Собственно, этого можно было ожидать. Я сунул своей драгоценной половине сколотые вместе конкордат и энциклику Папы о допустимости и даже необходимости сотрудничества с большевиками, когда речь идет о борьбе с Врагом Рода Человеческого, при этом веско сказав:
– Если ты думаешь, что твой муж совершил что-то дурное, то, может быть, слова Его Святейшества убедят тебя в обратном.
Но супруга, даже не посмотрев на бумаги, продолжила, пытливо глядя мне в глаза:
– О Эрвин! Ведь эти русские пришли в Германию для того, чтобы сослать всех немцев в Сибирь, где они умрут от голода и холода, а в самой Германии установить свой коммунизм!
Все это время фрау Антонова стояла рядом и, разумеется, слышала наш разговор. При последних словах моей женушки она рассмеялась – так, словно услышала большую глупость. Первый раз я видел, как она смеется; прежде мне казалось, что она вообще не умеет это делать.
– Фрау Роммель, – просмеявшись, произнесла она, – вы хоть поняли сами, что сказали? Как будет возможно установить в Германии коммунизм, если все ее жители будут убиты или сосланы в Сибирь? Наша задача, напротив, заключается в том, чтобы, насколько это возможно, сгладить для немцев неизбежные потрясения от резких перемен общественного строя сначала в одну, а потом в другую сторону. Если кто и поедет в Сибирь или еще дальше, так это военные преступники и проповедники разных человеконенавистнических идей…
Люси смотрела на нее и хлопала глазами, нервно поправляя выбившуюся из-за уха прядь волос. Губы ее то приоткрывались, то снова смыкались – так, словно она хочет что-то сказать, но опасается. Манфред же смотрел на русскую «фрау офицера» с любопытством и благоговением.