Низвержение Зверя

На следующее утро (то есть уже сегодня), прямо на рассвете, узников – женщин, детей и подростков – собрали во внешнем дворе тюрьмы. Да, были тут и подростки – мальчики и девочки – человек тридцать в полосатых одеждах. Не все в Германии заворожены Гитлером: есть молодежь, которой противен нацизм и которая не боится идти на виселицы, гильотины и жертвенные алтари за свои идеи. Я подумала, что вряд ли нас собирались вывозить куда-нибудь в тыл, ведь машин нигде не было видно… Но при этом на высоком задрапированном черной тканью помосте возвышался заляпанный потеками крови походный алтарь. Это могло означать лишь одно: что нас не гильотинируют и не повесят, а принесут в жертву «арийскому богу», то есть Сатане, и сделают это по всем правилам. Мне еще подумалось, что если бы не такие особые обстоятельства, то сюда позвали бы и посторонних зрителей. Как оказалось, среди немцев есть немало людей, которые с радостью ходят смотреть на публичные казни и особенно на жертвоприношения, когда на алтарях во имя Сатаны жрецы в черном режут обнаженных женщин и детей.

Вот тут-то я поняла, что это конец. Что сегодня моя жизнь и жизнь моих детей оборвется, и все мы предстанем перед Престолом Господним… Мы ждали команду храмовников СС, которая должна была подъехать как только закончит свои дела в других местах, готовились к смерти, молясь и проклиная Гитлера, а в воздухе витало ощущение перемен… Судя по громким звукам канонады, от которых вздрагивала земля, бой шел где-то неподалеку. Кроме того, в вышине, намного выше легких кучевых облачков, нарезал круги высотный русский разведчик, подобный зоркому пернатому хищнику, – а это означало, что Мюнхен вот-вот станет полем боя. И вот тут мне отчаянно захотелось жить… захотелось, чтобы пришли злые русские, спасли несчастных узников и убили самодовольных палачей из СС! И чтобы я успела своими глазами увидеть их смерть. И самое главное – я знала, что ни одному русскому солдату не придет в голову убивать моих маленьких детей, даже если они решат расстрелять лично меня как королевскую дочь и жену нациста…

Мы ждали, ждали… Притихшие, мы прислушивались к происходящему, не в силах проникнуть взглядом через высокий кирпичный забор с колючей проволокой поверху. И вот по ту сторону ворот раздались гудки автомобильного клаксона. Очевидно, это были как раз были те, кого так ждали – охранники бегом бросились распахивать тяжелые металлические створки. Затем во двор въехала большая легковая машина и два огромных грузовика в черной раскраске с опознавательными знаками принадлежности к ордену храмовников СС. Из легковой машины вылез подтянутый худощавый офицер в черной форме, а из кузовов грузовиков стали спрыгивать и разбегаться в стороны увешанные оружием солдаты. Их было очень много – слишком много для того, чтобы принести в жертву сотню беззащитных и обессиливших от страха женщин и детей-подростков.

А потом произошло необъяснимое. Офицер, вылезший из легковой машины, подошел к начальнику тюрьмы и, не меняя равнодушного выражения лица, застрелил его в упор из пистолета. Это был странный выстрел – как будто открыли бутылку шампанского… Но оберст Крюгер, сложился пополам, упал на землю и умер. И тут по все территории тюрьмы стали раздаваться похожие хлопки. Пулеметчик с вышки упал с таким звуком, будто шмякнулся мешок с навозом, и следом с грохотом и бряцанием свалился его пулемет. Несколько минут назад все эти люди были живы и предвкушали щекочущее нервы зрелище жертвоприношения – и вот теперь они необратимо мертвы… Но я еще не была уверена по поводу нашей собственной судьбы. Люди, перебившие охрану, выглядели как настоящие храмовники, и никто не ждал от них ничего хорошего. По крайней мере, узники, несмотря на происходящий погром, продолжали стоять на том же месте, где и раньше, в полном молчании.

Наконец наше существование заметили.

– Уведите этих людей обратно в камеры! – махнул рукой с зажатым пистолетом главарь храмовников, – пока все не закончилось, им здесь не место.

Повинуясь командам, отданным на нижнегерманском диалекте, мы повернулись и, ничего не понимая, побрели обратно – туда, откуда нас вывели час назад. Следующие несколько часов Отто плакал, я непрерывно молилась, а Лизхен мирно спала у меня на руках. Тем временем канонада приблизилась к тюрьме вплотную; иногда от близких разрывов с потолка даже сыпалась всякая дрянь. Потом грохот боя обошел нас с двух сторон и немного удалился на запад, в направлении центра города. Мы явно оказались на территории, занятой русскими. И именно в этот момент я подумала, что, быть может, тогда весной мне не стоило сломя голову мчаться в Германию, а лучше было бы на время попросить убежище у Святого Престола… Ведь если Папа Пий сумел договориться с большевиками, то, быть может, и за меня бы замолвил словечко.