Нобелевская премия

Он быстро прикидывал в уме. Поездка в Кунгсхольмен в полицию, там, возможно, придётся ждать или составлять протокол, потом в Сундбюберг…

– Наверное, часа через полтора. Точно я не знаю.

– Понятно. – Но, судя по голосу, понятно ей было не очень.

– Может, она могла бы подождать у вас в секретариате? Или где-то ещё под присмотром взрослого? – Ему было ясно хотя бы то, что школа не крепость и учитель или секретарша в серьёзном случае не сможет защитить Кристину. Но хотя звонивший ему знал, какой урок сейчас у Кристины, Ганс-Улоф не пришёл к заключению, что люди, ведущие наблюдение за школьным зданием, скорее всего знали все расписание уроков. Наоборот, он был со всей серьёзностью убеждён, что, если Кристина не выйдет из школы, они будут полагать, что у неё всё ещё продолжаются уроки, и будут ждать дальше.

– Я не против, – сказала женщина. На заднем плане зазвонил другой телефон.

– Скажите ей, чтобы не выходила из здания, пока я не приеду, – повторил он.

– Да, это я уже поняла, – торопливо ответила женщина. – Извините, мне надо подойти к другому телефону.

– Но вы передадите ей это?

– Да, конечно. До свидания. – Она положила трубку. Ганс-Улоф ещё некоторое время держал онемевшую трубку в руке, говоря себе, что не стоит сходить с ума. Он выключил компьютер, надел пальто, взял сумку и вышел.

Мысль, что и за ним может кто-то наблюдать, даже не пришла ему в голову.

На скоростной магистрали в сторону центра машины едва ползли. Стало немного лучше, когда перед вокзалом он наконец смог свернуть. На парковке для посетителей перед полицейским управлением на Кунгсхольмсгатан оказалось даже несколько свободных мест.

Он поискал и нашёл входную дверь в большое здание. Его взгляд нетерпеливо скользил по табличкам и указателям, именам, названиям отделов и номерам кабинетов, но, казалось, все пути вели не туда и все двери были заперты. Он начал спрашивать, но каждый, к кому он обращался, хотел знать, по какому вопросу он здесь.

– Мне надо кое о чём заявить, – объяснял он и отказывался отвечать на наводящие вопросы из страха, что ему могут не поверить. Нет, ему бы, конечно, поверили! Не было никаких причин усомниться в его словах. Он был профессором Каролинского института, руководителем секции в департаменте физиологии и фармакологии, с правом голоса в Нобелевском собрании, он был учёным с международным признанием, уважаемым членом общества.

Несмотря на это, он не мог переступить через себя и ввести в курс дела кого-то из полицейских на входе или в коридорах.

Ему указали дорогу, объяснили, что «прямо, третья дверь налево». Он шёл мимо людей, ожидающих на скамьях и угрюмо поглядывающих на него. Его шаги гулко отдавались в коридоре, пока наконец толстая стеклянная дверь не захлопнулась за ним с сытым щелчком и он не очутился перед стойкой. Разом установилась приятная тишина.

– Что я могу для вас сделать? – спросил его молодой человек в голубой полицейской униформе.

– Я хотел бы кое о чём заявить, – сказал Ганс-Улоф. Молодой полицейский достал из-под стойки бланк и взял шариковую ручку.

– Я понял. И о чём бы вы хотели заявить?

– Меня пытаются шантажировать, – наконец-то выложил он. Вот и хорошо. Делу справедливости надо дать ход. Ганс-Улоф выдохнул.

Рука полицейского с шариковой ручкой зависла над бланком – так, будто он не был уверен, то ли он делает.

– Могу ли я для начала спросить вашу фамилию?

– Андерсон. Ганс-Улоф Андерсон, – быстро и решительно ответил Ганс-Улоф. – Я профессор Каролинского института. – Не повредит прояснить это с самого начала.

– У вас есть с собой паспорт?

Его паспорт? Об этом он вообще не подумал. Но паспорт должен быть в бумажнике.

– Момент, – сказал он и полез в карман.

В это мгновение в глубине помещения открылась дверь, и вошёл другой полицейский. В одной руке он держал несколько зелёных папок, а в другой – яблоко, которое как раз с хрустом надкусил. Не обращая внимания на то, что происходило у стойки, он направился к другой двери, которая вела в следующую комнату, куда можно было заглянуть через большое стекло – видимо, кабинет для допросов.

Ганс-Улоф оцепенел на половине движения с таким чувством, будто все силы разом покинули его и в следующий момент под ним разверзнется земля.

Эти широко расставленные, рыбьи глаза! Полицейский был не кто иной, как тот человек, который пытался его подкупить.

Глава 8

То был он, без всякого сомнения. Ганс-Улоф изумленно смотрел, как этот человек открывает дверь, закрывает её за собой и в помещении за дверью бросает на стол папки. Что всё это значит? Полицейский? Он разговаривал с кем-то – от стойки не видно было, с кем, – продолжая грызть своё яблоко. Полицейский. Мужчина, предлагавший ему взятку и утверждавший, что он лишь посредник, – полицейский.

Он не заметил Ганса-Улофа, но это был вопрос лишь нескольких секунд. Достаточно только повернуть голову.

Ганс-Улоф понял, что полиция ему не поможет. Кто бы ни стоял за всем этим, им удалось пробраться даже в полицию Стокгольма. И помощи ждать неоткуда. Рассчитывать приходилось только на себя.