Нобелевский лауреат

— Слушай, — оборвал он очередное высказывание Ванды. — Ты хорошо знаешь, что подобные дела стоят много денег. К тому же люди ее статуса не прибегают к таким методам. Может, мы и мафиозная страна, но мы же не Америка. Подумай немного. То, что она тебе не нравится, не может служить поводом навесить на нее убийство. У нас нет никаких доказательств. Или ты снова начнешь меня убеждать, что это интуиция?

— Я больше чем уверена, что у нее рыльце в пуху, — пробормотала Ванда.

— Хорошо, тогда докажи. Только по возможности на трезвую голову.

— Я не пьяная!

— Да, не пьяная, но выпила достаточно. Кроме того, утром ты снова пропустила оперативку. Исчезаешь на целый день, и никто не знает, где ты!

— Я тебе пишу сообщения! Всегда!

— Речь не идет о сообщениях! — Крыстанов изо всех сил старался не повышать голос. — Ведь мы, черт побери, в одной команде!

— Но я же работаю над делом! И никогда не переставала!

— Да, но работаешь так, словно вокруг тебя никого нет, словно ты в вакууме. Я не знаю, что с тобой происходит, но тебе давно пора взять себя в руки. Я больше не могу тебя прикрывать. Все извинительные причины, которые я выдвигаю шефу и другим, исчерпаны. Я сам тебя не понимаю. А сейчас, помимо всего прочего, ты являешься поддатой!

— Я не к тебе прихожу, идиот! — разъяренно выкрикнула Ванда. — Я прихожу к себе! Это и мой кабинет! Я не нахожусь у тебя в подчинении.

Она увидела, как при этих словах лицо у Явора вытянулось, и на нем молнией промелькнуло желание ударить ее.

— Я пробуду здесь еще около получаса, — сказал он тихо. — Предлагаю тебе пойти пройтись и вернуться, чтобы мы могли продолжить. Если же ты не хочешь, единственное, что я могу сделать, это подать рапорт шефу с просьбой отстранить тебя от расследования.

— А я предлагаю тебе сразу его написать. Ты ведь и без того давно мечтаешь об этом, не так ли?

Крыстанов смотрел на нее в изумлении.

«Господи, что со мной происходит, что я делаю!» — думала Ванда, сбегая вниз по лестнице.

Коллеги, встречавшиеся ей на пути, уступали ей дорогу, потом поворачивались и смотрели вслед.

«Ненормальная Беловская», — сказала себе Ванда, ощутив, что нижняя губа предательски дрожит.

Все, конец. Все кончено. С завтрашнего дня она уже не будет заниматься ни Гертельсманом, ни Войновым, ни всякими там дурацкими книгами, которые заставляли ее чувствовать себя жалкой и глупой. Дело у нее, конечно, отнимут, а ей впаяют выговор. Могут и уволить, чему она тоже не удивится. Вот тогда она с чистой совестью переедет к матери и они станут жить на ее пенсию как две старые кукушки. А если останутся совсем без денег, можно будет поджарить игуану.

Ее охватила такая ярость, что она чуть не закричала. Голова буквально раскалывалась.

Ванде следовало вернуться и извиниться перед Явором, но она не могла переступить через себя. Это нежелание было сродни бешенству — оно сжигало ее изнутри, и она не могла с ним совладать.

«Это все время повторяется, — подумала Ванда. — Может, начинается климакс? Да нет, еще рано. Но мне явно нужен психолог. А психолог объявит меня профнепригодной и будет абсолютно прав».

Она набрала номер Крыстанова, но тот не отозвался.

Ванда сидела в машине на парковке и не трогалась с места.

Прошло ужасно много времени, и она наконец увидела, как он выходит из здания. Но снова не нашла в себе сил подойти к нему. Она не ощущала себя пьяной, но несмотря на это, ей необходимо протрезветь. Это не было от выпитого — что-то другое.

Когда она снова попыталась набрать его, телефон оказался выключен.

Ванда поехала в квартиру матери. Уже темнело. Окно на первом этаже светилось, но никого не было видно.

В квартире ничего не изменилось, только еще больше сгустился тяжелый, спертый воздух.

Ванда распахнула все окна и двери и устроила сквозняк.

В доме напротив кто-то играл на фортепьяно, и она остановилась, чтобы послушать.

Она не боялась, что Явор подаст рапорт и расскажет о ней шефу. Еще меньше боялась, что ее отстранят от дела.

Ей было страшно, что он больше никогда не ответит на ее звонок.

Вчера она тоже на него набросилась. И до этого тоже.

Вообще, с тех пор, как они вместе работали по делу Гертельсмана, это было несчетное количество раз.

Ей непрерывно казалось, что он слишком много себе воображает. Что хочет командовать. Она постоянно уступала, а потом снова переходила в наступление.

Отступала, наступала. Отступала и снова наступала.

Позволяла ему осуществлять над собой какую-то символическую власть только для того, чтобы уже в следующий момент снова атаковать его и силой эту власть отнять.

Как на ринге против невидимого противника, которого она воображала с лицом Крыстанова.

А ведь всего лишь несколько часов назад они были друзьями.