«Может быть, не надо было так в открытую, — подумала она уже в машине, где курила вторую сигарету подряд после того, как бесславно покинула стены больницы. Наверное, и сейчас делают, как и раньше — в конверте, в газете, в пакете с соком и конфетами… Иначе доктора обижаются. Ведь столько лет учились, всякие там специализации прошли, еще что-то… А потом вдруг раз! — и грязные левы прямо в руку, словно в овощном магазине!»
Она вернулась в управление, где и провела остаток дня перед компьютером, пытаясь собрать как можно больше информации о Роберте Ваве и его агентстве. Сведений было немного, агентство даже не имело собственной страницы в интернете. В какой-то момент Ванда позвонила профессору Черногорову, но он никогда не слышал о таком агентстве. Ванда решила набрать издательницу Гертельсмана, но та не взяла трубку.
Ванда еще некоторое время продолжила рыться в случайных сайтах и даже в полицейских базах данных, к которым у нее был доступ, размышляя над тем, что она узнала о «бизнесе» с нобелевским лауреатом. Крыстанов больше не появился и не позвонил, а именно он был ей сейчас нужен. Но она не посмела звонить ему.
«Постнобелевский синдром», сказал Черногоров. Высоко взлетают, а потом всю жизнь предпринимают отчаянные усилия, чтобы задержаться на высоте. Даже когда уже силы и талант исчерпаны, и они не могут. Даже когда этого уже не хотят, когда литература, сделавшая их классиками, уничтожает их, растаптывает, превращая в мраморные бюсты, чтобы они больше не путались под ногами и не заслоняли дорогу другим.
Да, конечно, они зарабатывают на этом, на собственной трагедии. Но ведь и другие на них зарабатывают. Причем, не в духовном смысле, читая их книги, а в материальном.
Ванда почувствовала, как сжалось ее сердце от боли за Гертельсмана.
Даже если он живой и здоровый, как сказал Бегемот, судьба его заслуживает сожаления. Судьба Войнова в некотором смысле выглядела достойнее. Да, жил непризнанным, но, по крайней мере, сохранил собственную свободу.
Ванда вздрогнула. «Да что это я раскисла. Это непрофессионально».
Но именно как профессионал инспектор Беловская отлично знала, как можно распознать грязный бизнес. А точно такой и выглядела в ее глазах история с нобелевским лауреатом.
Каждый имеет право прочитать закон и его толкования. А потом применять его в соответствии со своей ролью и правами. Не бог весть какая сложная наука. Если было бы так уж сложно, то за эту область отвечали бы, например, ядерные физики, а не полиция. Но что делать в том случае, когда преступление больше относится к области морали, чем закона? И возможно ли, чтобы мораль когда-нибудь стала высшей формой закона? В некоем идеальном мире полиция могла бы отвечать именно за соблюдение моральной нормы, а не за ее грубое, элементарное отражение в быту, каковым является закон. В таком мире полиция могла бы стать верховным гарантом морали человеческого общества. Но Ванде не пришло в голову, что в идеальном мире полиции, скорее всего, вообще бы не существовало.
Интересно, Роберт Вав действительно отказался от управления агентством и передал его в чужие руки, как утверждалось в информации Интерпола? И если да, то почему? Может быть, с целью применения уже отработанного формата где-то в другом месте, где на чужом тщеславии и таланте все еще можно заработать?
Во всяком случае, ей нужно поговорить именно с ним.
Она отправила сообщение Отто Бирману, в котором указала номер рейса и время прибытия в аэропорт. А кроме того, попросила его разыскать реальный адрес Роберта Вава — безразлично какой: домашний или служебный.
Потом выключила компьютер, проверила, закрыты ли плотно окна, вышла из кабинета, закрыла за собой дверь и заперла ее на ключ.
В голове вдруг мелькнула мысль, что к тому моменту, когда через несколько дней она сюда вернется, произойдет что-то необратимое и все будет совсем иным. Возможно, к собранию истин о мерзости человеческой природы, чем, в сущности и была работа полицейских, прибавится еще одна.
«Преступление — это всегда редкое животное, и его нужно преследовать до конца, — подумала Ванда. — Но, к сожалению, это не делает его исчезающим видом».