Нобелевский тунеядец

— Ну вот, ребята, вы уже познакомились друг с другом, — говорил Полевой. — Это хорошо. Пятым у нас Гофман, но он уже там, на месте. А мы летим в воскресенье. Как, не знаете Гофмана? Бывший летчик, герой. Теперь член Союза писателей. Самый подходящий для конференции антифашистов. Ну да сами увидите. Я вам хочу рассказать о поездке. Все будет хорошо, волноваться не нужно. Я там много раз бывал — принимают чехи хорошо.

— Борька! — донесся вдруг из машины пьяный крик. — Кончай трепаться. Ехать надо!

— Не шуми, Кайсын, успеем. Да-да, обстановка в стране нормализовалась. Подавляющее большинство населения осознало, что введение войск в шестьдесят восьмом было необходимостью. Опоздай мы на два дня — вошли бы западные немцы, НАТО. Война могла начаться. Так что теперь там спокойно. Таких штук, как два года назад с Гофманом, больше не происходит. Что случилось с Гофманом? Да ничего особенного. Он ехал куда-то выступать. И был в офицерской форме. А шоссе шло рядом с железной дорогой. Так что машина на какое-то время оказалась рядом с идущим поездом. И вдруг переднее стекло — вдребезги. То ли камень бросили, то ли выстрелили. Но это все теперь позади.

Красное лицо Кайсына Кулиева снова вывалилось из приоткрывшейся дверцы.

— Борька, поехали! Банк, бля, закроют.

— Нам — откроют. Отдыхай. Да, так вот я говорю, что отношение к нам теперь нормальное. Особенно в Словакии. Словаки вообще замечательный народ. Чехи к ним привыкли относиться свысока, с этаким пренебрежением. Считали, что они только на земле умеют работать, только с сельским хозяйством. А они за последние десять лет такую промышленность развернули — ого-го. И сталелитейные заводы, и шахты, и деревообрабатывающие фабрики, и кожевенные. Да что говорить — словаков во всем мире знают. Они куда ни приедут, где ни поселятся, все у них на лад идет. Они ведь теперь по всему свету разбросаны. За границей сейчас больше словаков живет, чем в самой Словакии.

Лишь на секунду он запнулся, вслушиваясь в вылетевшие у него слова; но, видимо, не найдя ничего странного в том, что этот замечательный народ предпочитает жить вдали от замечательной социалистической родины, продолжил свои наставления.

Хотя мне нечасто доводилось слушать выступления литературных бонз, почти всякий раз в своих разглагольствованиях они непременно допускали какой-нибудь идеологический ляп, как-нибудь да проговаривались. К сожалению, я ленился записывать их — в памяти уцелело лишь несколько эпизодов.

Вот, например, прислали из Москвы наставлять ленинградскую литературную молодежь писателя Дьякова. В сталинские времена этот Дьяков сидел в лагерях. Только он не так сидел, как Солженицын, а на высоком идеологическом уровне. Он и в зоне оставался настоящим коммунистом, боролся за чистоту ленинских идей и перевыполнение плана. И все это описал в романе, который был напечатан в журнале "Октябрь" в противовес "Одному дню Ивана Денисовича". Так этот Дьяков очень осуждал тех молодых, которые пытаются копаться в ничтожных душах своих героев, а не учат читателя борьбе и производительности. Он совершенно забыл, что большевики являются главными наследниками и хранителями русской культуры, и так взвинтил себя речью, что в конце завопил с трогательной откровенностью:

— Время Толстого кончилось! Началось время Ленина!

Писатель Юрий Рытхэу, слепя слушателей французским кожаным пиджаком, пряча чукотские глаза за итальянскими очками, довольно своеобразно начал свое выступление на заседании какой-то комиссии:

— Был я недавно в Эфиопии. И на улице Аддис-Абебы сутенер предложил мне девочку на выбор: хоть черную, хоть белую, хоть китаянку. Я спросил: а нет ли у него девочки, которая знала бы русский. "Зачем?" — изумился он. "Потому что я из России, а мы любим, кроме этого самого, еще с девочкой и поговорить". Он сказал, что не верит, что я из России. Что русские девочками вообще не интересуются. Что он ходил в Советский культурный центр, недавно там открывшийся, смотрел там фильмы и журналы и понял, что русские только работают и маршируют по команде. Это я к тому говорю, товарищи, чтобы показать, какие у нас еще серьезные пробелы в идеологической работе на заграницу, как искаженно порой представлен советский человек.

Директор издательства "Детская литература" Пискунов принимал участие в обсуждении повести, которая, кажется, называлась "В союзе с Аристотелем". Там дети делали что-то вполне идейно-гладкое и пионерское, но при этом еще цитировали к месту и не к месту Аристотеля. Это тревожило Пискунова.

— Все у вас хорошо, писать будете, это ясно, — говорил он краснеющему автору. — У вас даже пейзаж пронизан партийностью. Но только зря вот вы там цитируете Аристотеля. Зачем он вам? Наверняка Маркс где-нибудь писал то же самое. А если не писал, то думал.

Директор киностудии "Ленфильм", бывший актер цыганского театра Киселев, учил режиссеров и сценаристов, как обеспечивать высокие кассовые сборы без ущерба для идейности фильмов: