Нобелевский тунеядец

Благодарю за присылку книги St. Petersburg. A Cultural History. Думаю, публикация ее — хорошее, важное и нужное дело, которое, может быть, только Вам и было по силам. Ибо необходимое условие здесь — чтобы в одном человеке соединились историк литературы, музыковед, знаток изобразительных искусств, умелый рассказчик. Таких культурных "многоборцев" — раз-два и обчелся. Поэтому поздравляю с успешным завершением сего капитального труда.

Даже в заключительной главе я нашел много нового и интересного для себя. Например, письмо Сартра по поводу дела Бродского, признания Собчака и пр. Есть, конечно, частные возражения и раздражения. Например, на стр. 448 остается непонятным, каким образом статья, написанная Солсбери после визита в Ленинград для "Нью-Йорк таймс", могла быть "не пропущена советскими цензорами". На стр. 521 из контекста можно заключить, что Грачев тоже был среди сильно пьющих. Цитата из Горбовского на стр. 526 звучит очень не в его стиле. На стр. 527 повторен большой кусок текста со стр. 526; мое издательское сердце возликовало — ага, не только у нас, но и у гигантов бывают огрехи! — но все же, неужели никто не заметил этого после выхода издания в твердой обложке?

Главное же сомнение-недоумение: зачем Вы так часто вводите куски текста в кавычках, не давая сноски вообще или давая затуманенную ссылку на источник? Когда Стивен Коэн вставляет в своих книгах "один москвич сказал мне", у него есть хоть оправдание для этого: не называю, чтобы не подвести человека под удар. Но после падения коммунизма такое объяснение отпадает. Ну, допустим, Ефимов так уверен в своем величии и значительности, что он проглотит включение цитаты из его статьи о Бродском (стр. 518—19) без указания имени автора. Но другие-то могут оказаться более въедливыми, полезут с судебными исками к автору и издателю. Зачем Вам это надо?

Тем не менее должен признаться, что Ваша страсть к летописанию нашей эпохи вызывает у меня всяческое сочувствие и почтение. Желаю дальнейших успехов на этом трудном поприще, столь богатом заминированными участками, сыпучими песками, засадами и волчьими ямами.

В 1998 году, наконец, вышла книга Соломона Волкова "Разговоры с Бродским". Я прокомментировал выход книги в письме к Ирине Служевской.

Irina Sluzhevskaia

23 февраля 1998

Ира, милая!

Еще раз спасибо за чудесный подарок. Читая русский текст "Разговоров с Бродским", сразу слышишь, что речь его сохранена почти дословно — узнаешь интонацию, словечки, оговорки. Похоже, что Соломон Эккерманович просто хотел дождаться смерти собеседника, чтобы собственный текст создавать без помех и нарисовать себя в наилучшем виде. А это дело чисто тщеславное — то есть простительное. И я ему все-все за его упорный медособирательный труд прощаю. А то, что прощать есть что, подтвердят Вам странички нашей переписки десятилетней давности. Там же найдете копию записки Иосифа ко мне, присланной в качестве разрешения печатать "Разговоры" — после очистки от "стилистической лажи".

Еще посылаю оглавление к "Пелагию", напечатанному в "Звезде", — надеюсь, оно облегчит чтение.

А вот пасквиль на Наймана, написанный Михаилом Ардовым, вдруг посылать не захотелось. Конечно, Вы человек близкий и родной, Наймана любящий, но все равно — как-то не хочется участвовать в "распространении" этих наветов.

"Самиздатский" экземпляр переписки с Довлатовым будет готов недели через две. Тогда позвоню.

Сердечно,

И.Е.

Впоследствии, возвращаясь к этой книге много раз для работы над своими статьями о Бродском, я неоднократно убеждался, что страсть Волкова выставлять себя и манипулировать литературным материалом в угоду своим вкусам не так безобидна. Например, в его книге на вопрос о Солженицыне Бродский дает уничижительный ответ и больше не возвращается к этой теме. Но когда в "Захарове" вышло большое собрание интервью Бродского, стало ясно, как высоко Бродский ставил этого писателя и публициста, как многократно отдавал ему должное, даже говорил, что в нем "Россия обрела своего Гомера" (стр. 44).

Известно, что Волков никому не показывает магнитофонные записи своих разговоров с Бродским. Даже радиостанциям, на которых он выступает с различными передачами об американской и русской культуре. Проверить его невозможно. Но есть одна черта в его книге, которая выдает неполноту создаваемого им образа: его собеседник не произносит ни одной шутки. Все, кто общался с Бродским, помнят, как жаден он был до всего смешного, как очаровательно и блистательно шутил. Интервью, включенные в издание Захарова, переполнены юмором и иронией. К сожалению, Волков сам лишен чувства смешного и неспособен расслышать его в другом.

На английское и французское издание "Разговоров" было много резко отрицательных рецензий. Волков был этим весьма уязвлен, позвонил мне и потребовал, чтобы я прислал ему копию записки Бродского, в которой он давал разрешение печатать "Разговоры" в "Эрмитаже". Я послал ему копию с таким письмом:

Mr. Solomon Volkov

15 марта 1999

Здравствуйте, Соломон!