Нобелевский тунеядец

За девять лет, прошедших со дня смерти Иосифа Бродского, гора статей, книг, монографий, мемуаров о нем выросла и продолжает расти неудержимо. Все аспекты его жизни привлекают внимание исследователей, мемуаристов, комментаторов. И вот в конце 1999 года своими впечатлениями о творчестве поэта поделился с читателями другой лауреат Нобелевской премии — Александр Исаевич Солженицын ("Новый мир", №12, 1999). Его статья послужила для меня поводом еще раз попытаться собрать воедино мои мысли о том, что значил мир Бродского для его благодарных читателей. Мой ответ Солженицыну был напечатан в "Новом мире", №5, 2000.

Солженицын читает Бродского

Ровно сто лет назад два величайших русских мыслителя, не сговариваясь, обрушились на двух поэтов, занимавших огромное место в умах и сердцах российского читателя. Лев Толстой выступил с длинным — на 70 страниц — очерком "О Шекспире и о драме" (1900); Владимир Соловьев написал статью "Лермонтов" (1899).

"Содержание пьес Шекспира... — пишет Толстой, — есть самое низменное, пошлое миросозерцание, считающее внешнюю высоту сильных мира действительным преимуществом людей, презирающее толпу, то есть рабочий класс, отрицающее всякие, не только религиозные, но и гуманитарные стремления, направленные к изменению существующего строя.

...У Шекспира нет естественности положения, нет языка действующих лиц, нет чувства меры, без которого произведение искусства не может быть художественным.

...Искренность совершенно отсутствует во всех сочинениях Шекспира. Во всех их видна умышленная искусственность, видно, что он не in earnest (не всерьез), что он балуется словами".

Соловьев же просто объявил Лермонтова падшим человеком, целиком поддавшимся дьявольским соблазнам гордыни и бессердечности. "Мы не найдем ни одного указания, чтобы он когда-нибудь тяготился своею гордостью и обращался к смирению. И демон гордости, как всегда хозяин его внутреннего дома, мешал ему действительно побороть и изгнать двух младших демонов (злобы и нечистоты. — И.Е.), и когда хотел — снова и снова отворял им дверь...

Лермонтов ушел с бременем неисполненного долга — развить тот задаток великолепный и божественный, который он получил даром. Он был призван сообщить нам, своим потомкам, могучее движение вперед и вверх к истинному сверхчеловечеству, — но этого мы от него не получили... Облекая в красоту формы ложные мысли и чувства, он делал и делает еще их привлекательными для неопытных..."

И вот сегодня, словно отмечая столетний юбилей тех словесных баталий, что отгремели в России в начале XX века, Александр Исаевич Солженицын пишет о поэзии Иосифа Бродского ("Новый мир", № 12, 1999). Даже читатель, не являющийся профессиональным филологом, может заметить, какой огромный труд был вложен в эту статью. Каждая мысль в ней, каждый тезис подкреплены и проиллюстрированы множеством строчек-цитат из стихов Бродского. Поистине эта статья — подвиг скрупулезности и усидчивости. Подвиг, оставшийся без вознаграждения, ибо автор здесь трудился, явно не получая эстетического наслаждения от рассматриваемого материала. Разбор, анализ, сопоставление, одобрительные и отрицательные оценки — всему нашлось место в этом исследовании, кроме простого читательского восхищения стихами.

Нет, в отличие от Толстого и Соловьева, Солженицын не становится в позу обвинителя и тщательно избегает прокурорских интонаций. Он находит много достоинств в поэзии Бродского, выделяет превосходные стихи, строчки, образы. Вот о стихах ссыльного периода: "Ярко выражено, с искренним чувством, без позы". "Отменно удачная "Большая элегия Джону Донну". "В рифмах Бродский неистощим и высоко изобретателен". "Образы, тропы, сравнения бывают хороши". "Во всех его возрастных периодах есть отличные стихи, превосходные в своей целости, без изъяна".

И все же основной тон статьи — раздражение и разочарование.

"Принятая Бродским снобистская поза диктует ему строить свой стиль на резких диссонансах и насмешке, на вызывающих стыках разностильностей, даже и без оправданной цели".

"И грубую разговорность он вводит в превышенных, неоправданных дозах".

У него "иронией — все просочено и переполнено". Например, весь цикл сонетов к Марии Стюарт "написан словно лишь для того, чтобы поразить мрачно-насмешливой дерзостью".

"Беззащитен оказался Бродский против издерганности нашего века: повторил ее и приумножил, вместо того чтобы преодолеть, утишить".

"Чувства Бродского... почти всегда — в узких пределах неистребимой сторонности, холодности, сухой констатации, жесткого анализа".

"Музыкальности — во множестве его стихов никак не найти, не услышать, именно звучания, богатого и значительного, скорей — звуковое однообразие".

"Не находя не то что цели, но даже смысла в повседневном течении жизни — Бродский не струится вместе с жизнью и не идет с ней об руку — но бредет потерянно, бредет — никуда".

"Нельзя не пожалеть его".