Ночь

«Немногим больше, чем ты, — уклончиво ответил Киппи. — То есть почти ничего; просто догадываюсь. Но чем мои догадки могут помочь? Если ОНО решит, что час настал, нам несдобровать. Пока ОНО держится поодаль, наблюдает. Но скоро решится на атаку, я это чувствую».

«Хорошо, — ответила я, ощущая, как ум заходит за разум. — Я встану и пойду. Но, Киппи, ответь, пожалуйста, на один вопрос. Только на один. Хорошо?».

«Ладно, — смилостивился он. Костры подкрались на расстояние десяти шагов. Становилось невыносимо жарко. Пот катился по взмокшим щекам. — Задавай».

«Мои родители… Они живы?».

Я ждала ответа. Киппи завертел головой, словно выискивая помощь в стороне. Жар высушил его шерсть. Пауза затягивалась; я чувствовала, что ещё секунда, и растаю, как восковый человечек в пламени свечи, и панически вскричала:

«Ответь, Киппи! Скорее!».

«Не знаю, — услышал я печальный голос. — Я правда не знаю, Анна. Твой отец — великий человек, и я был бы рад сказать, что он жив и находится в добром здравии… Но я не знаю».

Я едва расслышала последние слова. Моё тело рушилось, превращалось в тающую горстку плоти. Плавились жилы, плавились кости. Я растеклась раскалённым маслом, проникла в микроскопические трещины на земле. Там было пористо и сухо — земля колола тысячами иголок. Похоже, я просыпалась. Никогда ещё пробуждение не было таким трудным — даже в те дни, когда мне снились кошмары в квартире. Я заново собирала себя по крупицам, как самую сложную в мире мозаику. Это могло длиться не часами, а днями. Когда, наконец, я вынырнула из пучины и нашла себя лежащей на боку, придавив своим весом замёрзшую правую руку, я была вконец обессилена. Если бы не воспоминания о видении, я бы предпочла спать дальше. Но слова Киппи звучали в ушах. Я начала разминать суставы, потом присела. Кости издавали хруст. Кружилась голова, но жар и боль ушли. Желудок свернулся высохшим листом; я вся была, как цветок в гербарии. Мне предстояло оторвать саму себя от белого листа альбома и накачивать жизнью, чем я и занялась. Принялась грызть черствый хлеб и запивать водой. Экономить не было нужды; мне надо было набраться сил для продолжения похода. А если еда закончится, придётся оставшуюся пару десятков миль одолеть без провизии. Я надеялась, что способна на это.

Киппи заявился примерно через час после пробуждения. Неизвестно, где он бродил эти дни, но на бельчонка нельзя было смотреть без слёз. Длительный голод и жажда совершенно вымотали его; он больше не лавировал проворно между стеблями, а передвигался медленно, словно о чём-то задумавшись. Увидев, что я сижу, он подошёл ко мне так быстро, как мог, и прижался к ноге. Совершенно обычный измученный зверёк, привыкший к человеку. Я присматривалась к нему, когда крошила хлеб и наливала воду в колпачок, но не заметила ничего особенного. К тому времени краски видения стали блекнуть, и я решила, что нет ничего особенного в том, что я увидела во сне именно Киппи: должно быть, моё беспокойство за него смешалось со стремлением к Маяку, выдав на-гора такой сигнал. Обдумав это, я успокоилась и стала гладить пиршествующего зверька по голове, благодаря Бога за то, что он не лишил меня маленького, но такого преданного спутника.

Глава 19

За пару дней, что я лежала в горячке, пустырь успел иссохнуть, как песок пустыни. Кроме спутанной травы, ничто не указывало здесь на недавний ливень. На деревья я стала натыкаться реже, зато земля пошла очень холмистая. Ноги, ослабевшие после болезни, быстро уставали от бесконечных подъёмов и спусков. Киппи я посадила на плечо, там он сидел, погрузив коготки в ткань рюкзака. Его тёплое дыхание согревало мне мочку уха.

Что касается Маяка, то он рос, как тесто на дрожжах. Когда я направляла луч фонаря на него, мне казалось, что два луча пересекаются, проникая друг в друга. У меня не осталось сомнения, что прожектор расположен не на вышке или холме — это могла быть только гора. Ни одно искусственное сооружение не могло достичь такой высоты. Никакой горы в этом месте не должно было быть и в помине, но это не удивляло меня. В конце концов, я насмотрелась вещей более странных. Меня волновала мысль о том, как я буду взбираться наверх. Если склон будет крутым и каменистым, а дорогу на вершину я не разыщу, то восхождение будет опасным.

Стало холоднее. Я привыкла к постоянному недостатку тепла, но полностью сжиться с этим было нельзя. Мёрзло лицо, отнимались руки и ноги. А когда я спала, мёрзло всё. Природа остывала, но почему-то не так стремительно, как завещал мрачный парень из университета. Я думала над этим перед сном, глядя на огонь Маяка. И пришла к выводу, что дело во времени. Что там говорил отец — Осевые часы могут управлять ходом времени? Если так, то сейчас часы здорово отставали.