Ночь

Под потолком не ярок свет от лампы,
Но поглощать картошки клубни им светло
И запивать еду крепким женевером[9] залпом!
Мелькают алюминиевые ложки голоду назло!

Ближе к блюду этого оркестра ртов
Матери семейства чепчик с рюшками:
«Эй родня! Советую без лишних слов
Очистить дно хлебными краюшками!»

Не все в застолье – Юрген побежал в сарай!
Упитанный друг Юргена – Юрг-поросёнок -
С будущим фермером прилетели в рай -
Рад Юрг! Жуёт, как молния, спросонок!

Хозяин Юрген Юргу рад! Как он его целует:
«Осенью употребим тебя на колбасу!»
Съел Юрг уж всё – лижет руку пустую:
«Радуйся! Месяц и тебя им принесу!»

«А мне?!» – кот Генрик слышит и мурлычет.
«Что, Генрик? Создаёшь хозяину ещё заботу!
Лови мышей!» Завистливый кот Генрик хнычет.
«Эй ленивый кот! Давай – знай свою работу!»

И Юрген, прощаясь с холодом сарая,
Идёт по лесенке, к своей картофельной семье,
И думает, как фермер, сарай хозяйства покидая:
«Юргу картошки бы ещё – моей свинье!»

Ночью

Ночью, когда все кошки не черны, а серы -
Невидима взаимосвязь разбегающихся
                            в стороны событий…
Их накопилось столько, что им нет меры!
Наипаче в голове Ван Гога
                     нервно устремлённой прыти -

Не просто так отягощенный чем-то взмах его руки!
И добавляют тайну его постукивающие каблуки!
По мощёной камнем тёмной улице
Он почти бежит! Сломанные фонари

Отбрасывают качающиеся тени на его лице -
И он шагает в быстром ритме – раз-два-три!
Покинув ЖЁЛТЫЙ дом,
               где он сейчас с товарищем вдвоём,
Гоген приехал порисовать немного – налегке…

Ваг Гог почти у цели. Его жёлтый дом -
С мезонином, трёхэтажный – уже не виден вдалеке…
О! Он – у цели! У дома с красным фонарём…
Бумажный загадочный пакет в его руке!

Бегом без предупредительного стука
                     он по лестнице взлетает!
Голая Рашель! Примчался ли он к ней?
Что нужно ему здесь – она пока не знает!
О! Окровавлено его лицо! Ей это снилось
                       несколько ночей!

Она кричит: «О Винсент! Что случилось?»
«Ты спрашиваешь! Я принёс тебе подарок!
Я отрезал себе ухо! Не всё! Лишь мочку -
                          лишь органа кусок!» -
Он шепчет, разрывая окровавленный пакет.

Рашель в слезах – вниз на колени:
                        «Я больше не нужна!
Ты соорудил себе никем невиданный
                         неслыханный портрет!»
Ночью, когда все кошки не черны, а серы -
Событий столько, что им меры нет!

Еще об ухе Ван Гога

Поль Гоген и «Пакт молчания»

Ганс Кауфман и Рита Вильдеганс[10] утверждают, что именно удар шпагой, а не безумие Ван Гога привело его к самоубийству два года спустя. Их теория сводится к тому, что голландец, нарисовавший «Подсолнухи» и «Едоков картофеля», чуть не истек кровью после того, как в припадке безумия ночью 23 декабря 1888 года отрезал себе ухо бритвой. Говорят, что он завернул его в тряпицу и передал проститутке в соседнем борделе.