Ночь

Мы – две паутинки на ветерке,
засохшие травы.
Ты – маленький палец на левой руке.
Я – маленький палец на правой,

Цепочка чьих-то следов на снегу:

туда и обратно.
Снежинка в сугробе, иголка в стогу,
пескарик в ведерке у брата.

Ты – зеркало с трещинкой на уголке,

плохая примета,
Рябина под снегом. Плотвичка в реке:
блеснула на солнце – и нету.

Пустая страница в моем дневнике,

заката отрава.
Ты – маленький палец на левой руке,
Я – маленький палец на правой.

Игра с нулевой суммой

Я сижу и смотрю в затылок
старика, что сидит впереди меня;
он сидит и смотрит в затылок младенца,
что сидит впереди него;
Мы рождаемся, чтоб умереть,
умереть ничего так и не поняв;
в мире нет ничего чужого,
так как нет ничего своего;
ты не можешь иметь ничего
что ты смог бы потом потерять,
потому что, вообще говоря,
ты не можешь что-либо иметь;
блаженны лишь мертвые, ибо они
могут, в кои-то веки, не врать;
блаженны морские рыбы
в своем незнаньи глагола «петь»;
в наших играх сумма равна нулю;
нам нет смысла что-либо менять;
мы, в каком-то смысле, секунды
одного бесконечного дня.

Остановка. Старик выходит.

Я спешу его место занять.
И теперь я смотрю в затылок младенца,
что сидит впереди меня.

Кухонная проповедь

Блаженны нищие духом – они наследуют все на свете.
А ты наследуешь осень, ты наследуешь ветер.
Они наследуют славу, они наследуют память.
А ты остаешься сидеть на кухне.
Ты остаешься сзади.

Блаженны и те, кто плачет – у них будет много работы.

Ты тоже не то что смеешься до колик и до икоты,
просто не видишь смысла рассказывать с придыханьем,
о том, насколько чертовски плохо
быть не кем-то а нами.

Блаженны изгнанные за правду,

кто в жопе воды не держит;
чистые мозгом; кроткие, утратившие стержень.
Наследуйте на здоровье все то, что вам завещают.
А ты съешь мягких французских булок,
да выпей еще чаю.

И пусть весеннее солнце смотрит грустно в грязные окна,

заглядывает тебе в душу, в твой пыльный кокон,
Но как расцветают вещи, разбуженные его взглядом!
Кастрюли, кружки, и ты, который
понял, что так и надо.

А.