Ночь без любви

— Во-первых — Борис. Во-вторых — ты. В-третьих — поступки не нуждаются в объяснениях. А если уж они очень нужны, могу сказать — после того, как здесь побывала ты, Света, этой прыгунье в моем доме делать нечего. Попрыгала, и хватит. Если вы, ребята, не против, я повешу другую фотографию, — Квардаков встал, вынул из ящика снимок и приколол его на то место, где совсем недавно летела в прыжке целеустремленная девица с мощными ляжками. Теперь там красовался портрет Светы. Она смотрела исподлобья, улыбалась, и на ее щеке светился солнечный зайчик.

— Где… ты его взял? — воскликнула Света.

— А! — Квардаков махнул рукой. — У Вадима в лаборатории спер. У него их там много. Он даже не заметил. А эту… С глаз долой, из сердца вон.

Анфертьев диву дался — в каждом слове Квардакова было столько уверенности в собственной правоте, решительности, твердости, что, будь у него все это на заводе, в служебном кабинете, он бы давно стал директором и товарищу Подчуфарину пришлось бы уйти на повышение.

Отвернемся на минуту от служебных бумаг и любимых начальников, от красивых женщин и милых нашему сердцу обязанностей, посмотрим внутрь себя. О, сколько смелости, сколько дерзких и крамольных мыслей мы носим в себе, сколько отчаянных решений в нас скопилось, сколько мужественных поступков рвется наружу! И ведь все они продуманы, многократно разыграны перед друзьями, перед зеркалом, перед сном, когда голова утопает в подушке, когда мы сами утопаем в усталости и осторожности.

Но больше всего удивило Вадима Кузьмича выражение, с которым Квардакова слушала Света. Она смотрела на него всерьез. Она видела его впервые. Анфертьев окинул взглядом голые стены, похвальную грамоту в самодельной рамке под стеклом, мигающие красные точки магнитофона, мохнатый пиджак на спинке стула, узкую кушетку, застеленную пледом. Квардаков захмелел, его серые глазки светились доброжелательством, он говорил что-то, говорил увлеченно, раскованно, убежденно. Анфертьев без устали снимал и складывал где-то внутри себя изображения квартиры Квардакова, его портреты, смятенные глаза Светы.

Потом наступил час прощания, и они действительно прощались не меньше часа. Квардаков рассказал, как удобно от него добраться и Свете и Анфертьеву, потом рванулся было развезти их на машине, по воспротивилась Света. Тогда Квардаков в каком-то паническом страхе, боясь остаться одни, рванулся по квартире в поисках подарков для гостей. Он выдвигал ящики и тут же задвигал их, распахивал дверцы стенки, потом блуждающий взгляд его скользил по голым стенам, он хлопал себя ладонями по карманам, убегал на кухню, возвращался, и во взоре его была безутешность.

— О! — воскликнул он просветленно и поднял указательный палец. — Света! Я подарю тебе кассету с песнями Божественной Эллы.

— Но у меня нет магнитофона, — смущенно произнесла Света.

— Да? — остановился в движении Квардаков. — А у тебя, Вадима, есть магнитофон?

— Какой-то есть…

— Держи! Прекрасная кассета, не то японская, не то германская, но певица на ней наша, отечественная. Держи. Так, с тобой мы разобрались…

— Спасибо, — Анфертьев озадаченно рассматривал царский подарок Квардакова. — Я тебе этого не забуду, — пошутил он.

— Очень на это надеюсь! — захохотал Квардаков. — Теперь, Света, будем разбираться с тобой. Так… — он опять принялся шарить глазами по ящикам, но уже не выдвигая, лишь мысленно перетряхивая их содержимое. — Так… Так… Это отпадает, этого у меня уже нет, это не годится, это тебя не достойно. — Квардаков водил указательным пальцем по ящикам, полкам, чемоданам, пока наконец его сильный, тренированный палец прыгуна не остановился в направлении единственной книжной полки. И, следуя этому направлению, не убирая руки, словно по натянутой нити, Квардаков шел и шел, пока палец его не уперся в толстый кожаный, золоченый, тисненый и таинственный корешок тома. Палец изогнулся и выдернул книгу из жидковатого ряда. — Вот! Так и называется… «Подарок молодой хозяйке».

Света дрогнувшими руками взяла книгу, благодарно и румяно взглянула на Квардакова.

— Ребята, а вы знаете сколько он стоит? — спросил Анфертьев.

— Ну? — обернулся к нему Квардаков.

— Не меньше сотни. А то и больше.

— Не может быть! — счастливо воскликнул Квардаков. — А я уж боялся, что рухлядь вручаю. Света, ты должна обязательно угостить меня хотя бы одним блюдом, приготовленным по рецепту из этой книги. Открываю наугад… Ну, вот хотя бы этим…

— О, нет ничего проще! Продукты ваши, работа моя!

— Заметано! — вскричал Квардаков, и в этот миг никто бы не смог заподозрить в нем заместителя директора завода…

Лето оказалось жарким и душным. Москва опустела, все, кто мог уехать, уехали. Подчуфарин отбыл на юг и через день звонил Квардакову, интересовался выполнением плана, обязательствами, производительностью труда и другими очень важными делами. И Квардаков вынужден был постоянно сидеть в кабинете на случай, если из Гагры позвонит Подчуфарин и спросит о ремонте бульдозера или экскаватора. Без этого и море ему не море и пальмы не пальмы.