Ночь беззакония (ЛП)

Сегодня была ее панихида. Я сидела на первой скамье рядом с ее отцом, держа его за руку. Майкл Мэтьюс был человеком, который создал наследие своими словами, но сегодня он был безмолвен, молчалив. Время от времени он сжимал мою руку, и я знала, что в его голове промелькнуло какое-то воспоминание. Они мелькали в моей голове всю неделю. Мы уставились на фотографию над закрытым гробом. Это была фотография с шестнадцатого дня рождения Лирики. Она держала на руках своего белого щенка Каспера и улыбалась, как ребенок на Рождество. На ней была шляпа-ведро и ярко-желтый топ. Это была моя любимая фотография. Это была Лирика, которую я знала. Это была Лирика, которую я любила.

Я смотрела на ее улыбку и была благодарна отцу Лирики за то, что он принял предложение похоронного бюро. Он сказал, что иногда проще закрыть гроб и выставить фотографию. Видеть ее там, холодную, жесткую и безжизненную, было бы слишком тяжело. Мистер Мэтьюс согласился. Таким образом, мы могли запомнить ее так, как хотели. Я хотела запомнить эту улыбку.

Люди входили в отдельную комнату внутри собора. Некоторых из них я знала. Некоторых нет. Все они раздавали объятия и фальшивые соболезнования. Ложные, потому что никто по-настоящему не любил Лирику. Она высказывала свое мнение в элитном мире, где людям платили за молчание.

Но она была моей лучшей подругой.

Теперь ее больше нет.

Лирика не принимала наркотики. Она видела, что они сделали с ее мамой, и ненавидела их. Любой, кто провел с ней пять минут, знал это. Она была откровенной и уверенной в себе. Она была саркастичной и громкой. Но это не делало ее наркоманкой. С ней случилось что-то другое, кто-то, у кого денег больше, чем морали, заплатил за то, чтобы это было замято. Может быть, кто-то стал слишком извращенным. Может быть, они были слишком грубы. Я не была ханжой, но знала, что такие вещи случаются. Нас окружали влиятельные люди, а где были влиятельные люди, там были и другие влиятельные люди, скрывающие свои секреты.

Тихий, тоненький голосок шептал в глубине моего сознания. Или сбрасывают их на дно озера. Я вздрогнула от далекого, мутного воспоминания, в реальности которого не могла быть уверена.

Пастор поднялся за трибуну, чтобы произнести речь, и время замедлилось. Я не была готова к прощанию. Мой желудок сделал то, что всегда делал, когда мое тело искало Каспиана. Я скучала по тяге в воздухе, когда он был рядом, скучала по утешению, которое находила в его взгляде. Прошло несколько дней с тех пор, как я открыла ему те интимные части себя, которые до сих пор держала только для себя. К концу церемонии мой разум окончательно примирился с сердцем, что он не придет.

После поминок мои родители должны были пойти на мероприятие по сбору средств. Мне не хотелось заставлять себя улыбаться, слушая о том, как мне повезло, что я из хорошей семьи, поэтому я пошла домой. Мой отец не разговаривал со мной с того самого утра, когда меня поймали на лжи ему и полиции. В конце концов, я сказала, что пошла на вечеринку, выпила слишком много и мне было стыдно рассказать им. Я придумала историю о том, что Чендлер Кармайкл отвез меня в дом друга на случай, если кто-нибудь видел его в моей машине той ночью. Потребовалось несколько слез, что было несложно, учитывая, что я только что узнала о смерти лучшей подруги, но полицейские убедились, что говорю правду. Мой отец также убедил их замять дело о пьянстве несовершеннолетних. Внешне он выглядел как заботливый отец, но знала, что внутри у него все кипит.

Когда я вошла в дверь, Линкольн сидел на диване, положив одну руку на спинку, а в другой руке держал почти пустую бутылку. Его ноги лежали на стеклянном журнальном столике, рубашка была расстегнута наполовину, а галстук болтался. Он даже не вышел из гостиной на службу, вероятно, потому что все еще обижался, что они с Итаном попали в аварию и испортили ему лицо. Вот что он получил за драг-рейсинг со своими друзьями. Линкольн сказал, что машина Итана была в полном беспорядке. Кто-то сказал, что машина Каспиана была еще хуже. Почему эти двое вообще участвовали в гонках? Насколько я знала, они даже не тусовались в одной компании.

Я не видела и не слышала о Каспиане с Ночи беззакония. Сначала мне было больно. Его отказ заставил мою душу болеть, но горе быстро взяло верх и поглотило отвержение целиком. Оно забрало то, что осталось от моего сердца, и разорвало его в клочья. Оно перестроило мой мир и задушило меня, перенесло от боли к гневу. Если бы не ушла с Каспианом, я была бы с Лирикой. Если бы я был с ней, она бы не умерла.

Теперь у меня никого не было. Моя собственная семья редко разговаривала со мной. Папа предпочитал делать вид, что разговаривает по телефону, а не смотреть мне в глаза. Мамы все время не было дома. Я не видела Линкольна трезвым с того дня, когда он попал в аварию, с того дня, когда я узнала о Лирике.

Моего лучшей подруги больше нет и Каспиан оставил меня разбираться с этим в одиночку.