Ночь и день

– Наверное, каждый в свое время это понимает, – сказал он. – Что, вероятно, ничего больше и нет. Ничего, кроме мечты – кроме наших фантазий.

– Поэтому мы одиноки, – задумчиво произнесла она.

Молчание длилось долго.

– Так когда свадьба? – спросил вдруг он, совершенно другим тоном.

– Не раньше сентября, полагаю. Ее перенесли.

– Значит, вы не будете одинокой, – сказал он. – Судя по тому, что люди говорят, брак – ужасно странная вещь. Говорят, это ни на что не похоже. Может, правду говорят. Я знаю пару таких случаев.

Он надеялся, что она продолжит разговор. Но она не отвечала. Он постарался взять себя в руки и говорил спокойно, почти равнодушно, но ее молчание настораживало. Она сама ни за что не заговорит с ним о Родни, и ее сдержанность не позволяла ему понять, что у нее на душе.

– Думаю, свадьба еще очень не скоро, – сказала она, словно желая внести ясность. – Кто-то у них в конторе заболел, и Уильяму придется его замещать. На самом деле мы решили отложить ее на неопределенное время.

– Представляю, каково ему сейчас. Он сильно переживает? – спросил Ральф.

– У него есть работа, – ответила она. – И еще куча вещей, которые его интересуют… Ой, мне это место знакомо – ну конечно, это же Оксфорд! А как ваш сельский домик?

– Я туда уже не еду.

– Как вы переменчивы! – улыбнулась она.

– Дело не в этом, – отмахнулся он. – Просто я хочу быть там, где я могу видеть вас.

– Наш договор остается в силе, несмотря на то что я тут наговорила? – спросила она.

– Что касается меня, то он останется в силе навсегда, – ответил Ральф.

– Значит, вы будете мечтать, и выдумывать обо мне разное, и в уличной толпе представлять нас всадниками в лесу или беднягами на необитаемом острове?..

– Нет, я буду представлять, как вы даете распоряжения кухарке, оплачиваете счета, ведете учет, показываете старушкам семейные реликвии…

– Так-то лучше, – сказала она. – Завтра с утра можете представить, как я изучаю даты в Национальном биографическом словаре [79] .

– И забываете на скамейке сумочку, – добавил Ральф.

Она улыбнулась, но в следующий момент улыбка погасла – то ли ее опечалило это воспоминание, то ли огорчил тон, которым он это сказал. Она бывает рассеянна. И он это видел. Но что еще он видел? Не увидел ли он самого потаенного, так глубоко запрятанного, что даже одна мысль, что кто-то может это увидеть, заставила ее похолодеть? Ее улыбка погасла – в первый миг казалось, она хочет что-то сказать, но она промолчала, лишь посмотрела на него долгим взглядом, вложив в этот взгляд все то, о чем не смела спросить, потом отвернулась и пожелала ему доброй ночи.

Глава XXVIII

Подобно последнему музыкальному аккорду, ощущение присутствия Кэтрин медленно таяло в комнате, где в одиночестве сидел Денем. Музыка отзвучала, оставив лишь затухающий мелодический след. Он напрягся, пытаясь расслышать последние тающие звуки, и какое-то время нежился в волнах воспоминаний, но это убаюкивающее ощущение прошло, и он принялся мерить шагами комнату в такой тоске по исчезнувшей мелодии, словно в его жизни не осталось других желаний. Она ушла, ничего не сказав ему на прощанье, перед ним вдруг развезлась пропасть, в которую канула вся его жизнь, – разбилась о скалы – развеялась прахом. Боль от страдания была почти физической: он побледнел, его колотил озноб, он обессилел, словно после тяжелой физической работы. Наконец Денем бросился в кресло напротив того, в котором сидела она, и стал глядеть на часы, машинально отмечая, как она уходит все дальше и дальше от него, вот она уже дома и сейчас, конечно, снова с Родни. Но он еще не в силах был этого осознать – как не замечал ничего вокруг себя: жажда видеть ее смешала все его эмоции, взбила в пену, в туман из неясных ощущений. В этом тумане он утратил контроль над реальностью и чувствовал себя удивительно далеким от всего, даже от окружающих его материальных объектов вроде стены или окна. Будущее – теперь, когда он наконец постиг всю силу своей страсти, – пугало его.