Ночь, когда огни погасли

– Я иногда могу вас туда подвозить, если вы не против. Если не захотите вести машину или вам будет скучно одной, я с радостью составлю вам компанию.

– Я могу и сама доехать. – Осознав, что она слишком груба даже для нее, Душка добавила: – Спасибо. Но я прихожу сюда поговорить с Джимми и Мэри. Они не отвечают – если ответят, значит, мне, наверное, пора к врачу, – но я придумываю наши разговоры, которые так никогда и не состоялись. – Она помолчала. – Иногда я говорю с мамой, точно так же.

Она почувствовала на себе взгляд Мэрили.

– Не знала, что у вас были хорошие отношения с мамой.

Душка хотела поджать губы, недоумевая, что в этой женщине вынудило ее излить душу. Может быть, ответ был прост – слишком много не удалось высказать, и слишком мало людей готовы были слушать.

– Я не врач, но мне кажется, у моей мамы была депрессия или какое-то другое психическое заболевание, о которых сейчас много говорят. Может быть, ее жизнь оборвала пилюля. Все, что могли сделать мы, – чем-то занять ее, чтобы она не замечала, насколько несчастна. Хотела бы я вернуться в прошлое, зная все, что я знаю сейчас. Тогда, может быть, нам удалось бы поговорить, как дочь и мать.

– Если поймете как, расскажите мне.

Малиновые кленовые листья у них над головами всколыхнулись – с ветки слетела птица и унеслась прочь, соблазнительно-голубое небо было ей куда интереснее, чем их разговор.

– Это красноплечий желтушник, – со знанием дела сказала Душка. – Они сейчас улетают на юг – не любят холод. – Прижавшись спиной к скамейке, она задумалась о Джимми, о том, как заключила сделку с Богом, что Джимми будет последней потерей в ее жизни. Будто то, во что она верила с глупостью молодости, имело какое-то значение в великой системе вещей.

Но определенная причина верить была – потому что Джимми много рассказывал ей о птицах, улетающих на юг, о том, что год за годом они возвращаются, и о том, как он верил, что, несмотря на все невзгоды и потери, всегда есть возможность начать с чистого листа. Поэтому она сказала Тому «да». Может быть, только чтобы показать Джимми – он был прав. Душка повернулась к Мэрили:

– Ваша жизнь изменилась после гибели Дэвида?

Мэрили, казалось, удивил этот вопрос, будто она никогда себе его не задавала.

– Да. Конечно. – Она помолчала немного, но Душка не стала перебивать. – Все изменилось. И не только в очевидном смысле. Нам было так плохо, мы все пытались справиться с горем, кто как мог. Мы были семьей, потерявшей ребенка, в глазах соседей и моих учителей читалась жалость. Я стала девочкой, потерявшей брата. Но моя мать потеряла сына и сделала вид, будто не замечает, что у нее есть я. Вот что изменилось. Я стала девочкой, которая отчаянно борется за мамино внимание и любовь. Это сильно повлияло на мой характер.

На Мэрили были вязаные красные перчатки с маленькими бантиками, довольно непрактичные, чтобы согреться, но мнения Душки, предпочитавшей тепло глупым украшениям, никто не спрашивал, и она молча смотрела, как Мэрили натягивает их потуже, сердито встряхивая кистями.

– Если верить мозгоправу, к которому я ходила лет в двадцать, мне так хотелось заслужить одобрение матери, что я делала даже то, чем никто не стал бы гордиться. Воспоминания до сих пор меня преследуют. – Откинувшись на спинку скамейки и сжав кулаки, туго обтянутые перчатками, она продолжала рассказ: – В летнем лагере у нас была девочка, страдавшая от лишнего веса и плохой кожи. Вся ее вина – в том, что она села рядом со мной в автобусе, а потом мне пришлось спать с ней на двухъярусной кровати. Я превратила ее жизнь в ад. А когда началась учеба и она перешла в нашу школу, стало еще хуже. Я даже не помню ее настоящего имени – мы с друзьями называли ее Ромашкой, потому что по телику вечно крутили рекламу про корову Ромашку. Это имя намертво к ней прилипло – мы были беспощадны, и скоро вся школа звала ее только так.

– Неужели она была до того ужасна, что вы не видели в ней ничего хорошего? – спросила Душка, пытаясь понять позицию Мэрили и видя, как это непросто.

– Видела, и это хуже всего. Ромашка была смешная. И умная – я даже как-то пригласила ее домой, чтобы она помогла мне подготовиться к экзаменам. Сначала, конечно, убедилась, что никто из друзей не знает об этом. В свою очередь, я давала ей советы, как одеваться, какая прическа ей больше подойдет, и всякие такие глупости, но она была так благодарна. Она, казалось… хотела со мной подружиться. Но после этого в школе я продолжала вести себя с ней точно так же. Мне до сих пор плохо, физически плохо, когда я вспоминаю эту девочку и то, как я с ней обращалась. Я пытаюсь понять, почему так ее ненавидела, и в глубине души осознаю, что видела себя, думая о ней. Видела ту девочку, которую видела моя мать, глядя на меня. И хотела наказать себя за то, что я нелюбимая.

– Значит, вы стали дрянной девчонкой?

Мэрили нахмурилась:

– Откуда вы знаете такие термины?