«Ночь, когда она умерла»

– Мы занимались любовью у меня дома, у нее дома, в моей машине, в ее машине, в нашем с господином Фельдманом клубе и на заднем ряду кинотеатра. Это достаточно развернутый ответ?

Детектив Кэллаган не повел и бровью. В другой ситуации это бы меня разочаровало, но сейчас мне было все равно. Снотворное начинало действовать, и голова становилась тяжелой.

– Как хорошо вы ее знали, доктор?

– Она снимала квартиру недалеко от меня, работала продавщицей в магазине одежды, часто появлялась в нашем клубе и очень любила фильм «Основной инстинкт».

– Судя по ее одежде, дорогой косметике и духам, она хорошо зарабатывала?

– Нет, просто я люблю баловать женщин. Это одна из моих слабостей.

В блокноте детектива Кэллагана появилось еще несколько строчек.

– Вы знаете кого-нибудь, кто мог желать ей зла?

– С трудом могу предположить, что существовали такие люди.

Он отложил блокнот.

– Знаете, доктор, это весьма странный случай. Мисс Тейлор умерла от удушья. Причем тело выглядит так, будто она совершила самоубийство – повесилась. Характерная травма шейных позвонков, следы от веревки на шее. Но веревку мы не нашли. Более того – единственным местом в вашем доме, где можно было… это сделать, является люстра в кабинете, но она вряд ли выдержала бы вес тела. И, что самое странное, тело не перемещали. Нет никаких следов, которые бы указывали на это. Она умерла здесь, на ковре, и осталась в той же позе, в которой вздохнула в последний раз.

Я устало кивнул, глядя на меловые линии.

– Вы ведь понимаете, что это нелогично? – продолжил детектив Кэллаган.

– Понимаю. Есть что-нибудь еще, что заслуживает моего внимания?

– Да. Мисс Тейлор оставила предсмертную записку. То есть, не знаю, можно ли ее назвать таковой…

Первым, на что я обратил внимание, была бумага, которую детектив положил передо мной. Дорогая и качественная, чем-то похожая на мою бумагу для писем, но, тем не менее, такой бумаги я дома не держал. Потом я обратил внимание на ручку, которой пользовался автор записки. Зеленые чернила, тонкое перо, позволявшее с наибольшей точностью передать все росчерки и завитушки. Я писал паркером с более широким пером – как и у всех врачей, почерк у меня был ужасным, росчерки и завитушки точно передавать не требовалось, а тонкое перо сделало бы написанное абсолютно нечитаемым. И только после этого я вгляделся в почерк. Он не принадлежал Кэт – это я мог сказать точно. Это был почерк Беатрис. Он был достаточно узнаваем для того, чтобы исключить вероятность ошибки. «Иногда люди уходят для того, чтобы хранить дорогих людей», значилось в записке. Прочитал я это с трудом – строчки плыли перед глазами, голова кружилась, и сейчас больше всего на свете мне хотелось прилечь.

– Что скажете? – подал голос детектив Кэллаган.

– Мы можем продолжить нашу беседу позже, детектив? К примеру, завтра? Мне необходимо отдохнуть, но завтра, обещаю, я загляну к вам.

– Вы уверены, что с вами все в порядке, доктор? Может, мне позвать врача?

– Какого, черт побери, врача? Я сам врач! – Я положил голову на спинку кресла. – Что еще надо вам сказать для того, чтобы вы убрались? Может, встать перед вами на колени?!

Детектив Кэллаган примирительно кивнул, поднялся и сделал знак полицейским собираться. Я смотрел на то, как они выходят из кабинета, дождался, пока за ними закроется дверь, но поднялся из кресла только спустя несколько минут – головокружение ослабло, и это означало, что в ближайшие десять минут я не упаду в обморок посреди своего же кабинета.

В спальне я разулся, снял пиджак и, не раздеваясь, опустился на кровать. Происходящее по своей иррациональности приближалось к романам Кафки с одной разницей: это была реальная история, а не сюжет с выдуманными персонажами. Несмотря на двойную дозу успокоительного, меня трясло от всего пережитого. Если бы я вышел на улицу в таком состоянии, то убил бы кого-нибудь, а потом об этом и не вспомнил.

Запрыгнувшая на кровать Афина потерлась теплым боком о мою руку, намекая на то, что ей хочется внимания. Я погладил ее, она довольно заурчала, перевернувшись на спину и блаженно замерев, после чего снова свернулась клубочком и прижалась ко мне.

Я открыл портсигар и изучил его содержимое. Обычных сигарет оставалось всего несколько штук, и следовало на днях купить пачку, а сигареты с опиумом были на месте. Я достал одну из них и, разминая в пальцах завернутый в коричневую бумагу табак, вспоминал, куда положил остальные. Вспомнил, что они лежат в одном из ящиков стола, щелкнул зажигалкой и закурил. Ощущение легкости и умиротворения, приходящее сразу после нескольких затяжек, не могло даровать даже самое сильное снотворное. Я положил голову на подушку и замер, глядя в потолок. Проблемы отдалялись, меня снова клонило в сон, и вот уже мистические совпадения были далеко, так далеко, что, казалось, их не существует.