Ночь, когда Серебряная Река стала Красной (ЛП)

Разъяренный рев приближался. В нем были слова, такие слова, по сравнению с которыми ругань Коди была бы воскресной проповедью, гнусные слова и мерзкие угрозы - я достану вас, маленькие ублюдки! сниму с вас кожу живьем и подвешу за ваши собственные яички, убить моего гребаного брата, да? засуну свои когти в твою задницу и в глотку и вытащу тебя изнутри, подожгу его, сожгу его до смерти, грязные ублюдки, я сожру ваш язык, ваши глазные яблоки, ваше сердце!" - перемежаясь звериным рычанием и рыком.

Мина плакала, Коди пришлось практически нести ее на руках. Спичка Альберта погасла. Возможно, он тоже плакал. Эмметт зацепился рукавом за гнутый гвоздь, торчащий из балки, порвал ткань, поцарапал руку. Он не плакал, только оттого, что был слишком напуган; это было все, что он мог сделать, чтобы перевести дух.

Веснушка дотянулся до рогожи и сгреб ее в охапку, открывая залитый лунным светом собачий двор с крепким забором. Бак-Тут, рванувшийся на свободу, промчался между Эмметом и Альбертом с такой силой, что каждого из них завалило набок, и они упали на мертвых собак. Прохладная, неподатливая на ощупь туша заставила Эмметта вздрогнуть. Он скатился с нее и каким-то образом сел лицом назад, в ту сторону, откуда они пришли.

Как раз в этот момент первая сгорбленная, лохматая фигура спрыгнула вниз по набитому грязью пандусу в тесную конуру. Он приземлился на землю, выглядя слишком большим для тесного пространства и наполняя его угрозой, которой не было даже у собак.

Его вонь была ужасной и дикой, вонь скотобойни сверху - кровь, отбросы, внутренности - смешивалась с чем-то вроде гниющего мяса и чем-то вроде мускуса хорька... и чем-то вроде свежего дыма и жженой шерсти...

Забудь о том, что его костный мозг превратился в желе; костный мозг Эммета был тонким ручейком снежной каши, текущей в его костях. Его мочевой пузырь снова стал горячим и полным, но он не мог его освободить, чтобы спасти свою жизнь, потому что все его мальчишеские органы словно сжались в узел.

Брат, сказало оно. Брат этой твари был тем, на кого он бросил керосиновый фонарь и поджег в огне смерти.

Потом оно напало.

Когти, было сказано там же, и Эммет увидел их как тусклый блеск в темноте. Он услышал, как они режут воздух, почувствовал горячий порыв, когда они пронеслись над ним. Насколько близко, он не хотел задумываться; волосы разошлись, а не сняли скальп с черепа. Изогнутый край жестяной тарелки впился ему в ребра, и он схватил ее с соломы и поднял перед собой, когда когти снова зашипели на него.

Раздался ужасный раздирающий визг, возможно, даже россыпь искр, но его импровизированный щит спас его от удара, который почти выбил его плечи из гнезд. Оловянная тарелка, расколовшаяся на неровное скопление осколков от пирога, вылетела из его рук и с грохотом отлетела в угол. Он снова упал плашмя на солому, запутавшись в мертвой собаке, с которой недавно скатился. Ее матовая шкура была противной и отвратительной на его щеке.

Среди очередного рычания Эмметт был уверен, что снова услышал слова - съешь... свой... гребаный... язык - когда он пытался вырваться из жестких, холодных объятий собаки. Все остальное было потеряно, когда Альберт схватил еще две жестяные тарелки и начал бить ими друг о друга, как тарелками, выкрикивая: "Йаахх! Яааа!". Коди крикнул что-то похожее на "Утка!" и пустил в ход "Мертвый глаз", но куда полетел камешек, Эммет не знал. Он снова перевернулся, переполз через собаку и направился к выходу, где Веснушка все еще держал открытым лоскут рогожи и протягивал руку, чтобы помочь Салил с Миной.

Бак-Тут пронесся мимо них, как порыв ветра, и выскочил на собачий двор, даже не оглянувшись. Эммет увидел, как он бросился к забору, несомненно намереваясь перемахнуть через него и продолжить путь. Но когда мальчик-правдоруб приблизился к крепкому ряду досок, он подался вперед, издав звук "глюк!". Обе его руки взлетели в воздух над головой. Под действием импульса он пролетел расстояние до забора, и там остался, слабо цепляясь за дерево, в то время как его ноги дергались в спазматических конвульсиях.

Чиркнула еще одна спичка, и эта была не Альберта. Вспышка света с шипением пришла снаружи, как будто кто-то держал ее на крыше питомника. Затем она вспыхнула ярче, ярким оранжевым факелом. И в его сиянии показался бедный Бак-Тут, прижатый к забору, как жук в коллекционном ящике. Он был прибит к забору, а из середины его спины торчал конец стрелы с полосатым оперением.

"Индейцы!" закричала Мина.

"Лигам!" Салил тоже закричала, что, как догадался Эммет, было настоящим именем Бак-Тута.

Голос, доносившийся с крыши конуры, не был похож на индейский. В основном он звучал раздраженно. "Какого хрена там так долго? Они просто чертовы дети, хватит играть со своей чертовой едой!".

Существо, находившееся с ними внутри, издало еще один гортанный рык, а затем добавило четко, как любой обычный человек: "Пошел ты, Декс; эти маленькие ублюдки убили Руфуса!".