Ночь не наступит

Губернатор был в досаде на инженера Красина. Ну что это: побег, стрельба, погоня!.. Роман в духе Дюма-старшего. А внешне такой элегантный господин, такая логичная ясная речь, такая эрудиция! После попытки побега фон Троиль пожелал лично побеседовать с узником. Допрос в канцелярии тюрьмы превратился в дискуссию о проблемах современности. Первый инженер крупнейшего электрического общества! И таких людей глупый император обрекает на виселицу... Нет. Биргер Густав Самуэль фон Троиль готов сделать все возможное, чтобы этот опальный дворянин избежал грозящей ему участи. Сделать, однако, лишь в рамках параграфов. К сожалению, к великому сожалению, это не удастся.

Он не спеша прочел бумагу, только что доставленную писарем тюрьмы. На гербовом листе было выведено:

«Господину губернатору Выборгской губернии.

Я был арестован у себя на даче в Куоккале г-ном териокским ленсманом 22 марта с. г. в 8 часов утра и в тот же день доставлен в выборгскую тюрьму, где по сей час нахожусь. Так как в марте месяце 31 день, то тридцать полных суток нахождения моего под арестом оканчиваются к восьми часам утра вторника 21 апреля.

В бытность Вашу в тюрьме 6-го апреля Вы изволили разъяснить мне, что я буду содержаться под арестом 30 дней и, если за это время от имперских властей не поступит определенно формулированного обвинения, — по истечении этого срока выпущен на свободу. То же самое было подтверждено мне 9 апреля г-ном прокурором Сената при посещении меня в тюрьме.

Так как полные 30 дней моего ареста оканчиваются завтра, 21 апреля к 8 часам утра, то я покорнейше прошу Ваше Превосходительство сделать распоряжения об освобождении меня из-под стражи утром, во вторник, 21 апреля.

Инженер Леонид Красин

20 апреля 1908 года».

Как деловито, мужественно, без всяких униженных слов. Благородный человек!

И барон фон Троиль отдает распоряжение по канцелярии:

— На основании предписания сената в восемь часов утра двадцать первого апреля Красина из-под ареста освободить!

Он подписывает это распоряжение с тяжелым сердцем, потому что оно не имеет никакого значения. Из только что полученной телеграфной депеши он знает: чиновник департамента полиции империи с документами о выдаче инженера уже выехал из столицы и прибудет в Выборг через полтора часа, в три пополудни.

Додаков прошел по узкому коридору. Купе в этом вагоне были превращены в камеры: с глазками, с дверями на запорах, с решетками на окнах. И коридор преграждали решетки, отделявшие охрану от арестантов. Сейчас камеры пустовали. И весь вагон совершал путешествие туда и обратно по Финляндской дороге ради одного человека. Но он был настолько важным злоумышленником, что для сопровождения его одного командировался удвоенный наряд солдат и жандармских унтер-офицеров.

Виталий Павлович вышел в тамбур. На откидном стульчике, ссутулившись, обхватив винтовку, как палку, дремал солдат. Додаков схватил его за ворот шинели, тряхнул и, ошалелого от сна и неожиданности, наотмашь ударил в лицо:

— Не спать, сволочь! На посту не спать!

Сдернул окровавленную перчатку, бросил ее на пол и вернулся в свое купе.

За окном проплывали станционные постройки. На вывеске по-фински и по-русски: «Мустамяки». Поезд притормозил, остановился у аккуратной платформы с деревянным резным навесом и пустыми вазами для цветов. По платформе пробежали пассажиры, опасливо поглазев на зарешеченные окна арестантского вагона.

«Сволочи... Озираются...» — подумал Виталий Павлович.

Он был в дурном расположении духа, хотя вроде бы поводов для такого состояния не было. Напротив, лично для него все складывалось в последние недели как нельзя лучше. По возвращении из Парижа, томимый недобрыми предчувствиями, он приплелся на Фонтанку и, к удивлению своему, узнал, что по личному указанию государя произведен в полковники. Феерическая карьера: за неполный год перескочить через две ступеньки! О Зинаиде Андреевне никто не вспомнил, будто ее и на самом деле никогда не было. «И не было», — решил для себя Додаков.