Ночь нежна

Англичанин, вдруг сменив тему, попросил у него журналы почитать, и Дик, довольный, что спутник отстанет от него на время, предался размышлениям о предстоящем путешествии. В своей куртке из длинноволокнистой австралийской шерсти, словно волк в овечьей шкуре, он принялся воображать мир удовольствий: непорочную синеву Средиземного моря, спекшуюся от зноя благоухающую древнюю землю под оливковыми деревьями, крестьяночку из-под Савоны с ярким румянцем, контрастирующим на ее лице с зеленоватой тенью от листвы, как контрастируют краски на картинках в католическом молитвеннике. Он возьмет ее на руки и умыкнет через границу…

…но тут он бросал ее – нужно было спешить дальше, к Греческим островам, к мутным водам неведомых гаваней, к девушке, затерявшейся на берегу, к луне из популярных песенок. В дальнем уголке памяти у Дика хранилось множество безвкусных мальчишеских сувениров. Но и посреди захламленного магазина дешевых безделушек он умудрялся поддерживать ровное жгучее пламя интеллекта.

XVII

Томми Барбан был предводителем, Томми был героем… Дик столкнулся с ним на Мариенплац в Мюнхене, в одном из тех кафе, где мелкие игроки мечут кости на гобеленовых ковриках, а в воздухе стоит гул и треск от политических споров и шлепанья игральных карт.

За одним из столиков Томми хохотал своим воинственным смехом: «Ум-ба-ха-ха! Ум-ба-ха-ха!» Как правило, пил он мало; его коньком была отчаянная храбрость, и приятели его немного побаивались. Незадолго до того некий варшавский хирург удалил ему восьмую часть черепа, под только начавшими отрастать волосами еще виднелись швы, и любой слабак из посетителей этого кафе мог при желании убить его одним хлопком свернутой в жгут салфетки.

– …это князь Челищев, – представил Томми потрепанного седовласого русского лет пятидесяти, – а это мистер Маккиббен… и мистер Хэннан…

Последний был кругленьким толстеньким живчиком с черными волосами и такими же черными глазами, он немедленно вступил в беседу с Диком – судя по всему, ему доставляло удовольствие исполнять роль затейника-балагура:

– Прежде чем мы пожмем друг другу руки, должен вас спросить: что за шуры-муры у вас с моей тетушкой?

– Простите, я…

– Э нет, вы меня слышали. И что вы вообще делаете здесь, в Мюнхене?

– Ум-ба-ха-ха! – расхохотался Томми.

– У вас что, нет собственных тетушек? Почему бы вам не дурачить их?

Дик улыбнулся, а Хэннан сменил направление атаки:

– Все, хватит о тетушках. Откуда мне знать, что вы не придумали всю эту историю? Вы тут человек совершенно новый, и получаса не прошло, как мы познакомились, а вы уже сочинили бог весть какую небылицу про своих теток. А вдруг у вас что-то тайное на уме?

Томми снова расхохотался, а затем сказал добродушно, но твердо:

– Ну, хватит, Карли. Садитесь, Дик, расскажите – как вы? Как Николь?

Никому из этих людей он особо не симпатизировал и ни на кого из них особо не обращал внимания – он просто отдыхал перед грядущими битвами, как первоклассный спортсмен, играющий во второй линии обороны, в сущности, отдыхает большую часть времени, между тем как спортсмен калибром помельче лишь притворяется отдыхающим, а на самом деле пребывает в постоянном саморазрушительном напряжении.

Хэннан, окончательно так и не угомонившийся, сел за стоявшее рядом пианино и, время от времени обиженно оглядываясь на Дика, под аккомпанемент отрывочных аккордов стал бормотать: «Ваши тетки… ваши тетки», а потом пропел по нисходящей гамме: «И не тетки я сказал, а плетки».

– Ну, так как вы? – повторил свой вопрос Томми. – Выглядите вы не таким… – он запнулся, подыскивая слово, – не таким беспечным, как прежде, не таким… щеголеватым, я бы сказал.

Замечание, как показалось Дику, таило намек на то, что его жизненные силы иссякают, это вызвало раздражение, и он чуть было не ответил язвительным комментарием по поводу экстравагантных костюмов Томми и князя Челищева, претенциозный крой и расцветка которых были достойны воскресных фланёров с Бил-стрит, но объяснение неожиданно последовало само собой.

– Вижу, вас заинтересовали наши одеяния, – сказал князь. – Дело в том, что мы только что из России…

– А костюмы нам сшил в Польше придворный портной, – подхватил Томми. – Нет, правда – личный портной самого Пилсудского.

– Вы что же, совершали турне? – поинтересовался Дик.

Его собеседники рассмеялись, и князь довольно чувствительно хлопнул Томми по спине.

– О да, мы совершали турне. Именно так – турне. Большое турне по всем Россиям. Со всеми подобающими почестями.

Дик ждал объяснения. Оно последовало от мистера Маккиббена и состояло из двух слов:

– Они бежали.

– Вы сидели в русской тюрьме?

– В тюрьме был я, – глядя на Дика пустыми желтыми глазами, ответил князь Челищев. – Но я в ней не сидел, а скрывался.

– Побег был связан с трудностями?

– Да, с определенными. Пришлось оставить на границе трех мертвых красногвардейцев. Томми застрелил двоих… – Он показал два пальца на французский манер. – Я – одного.

– Вот этого я все же так и не понял, – вмешался мистер Маккиббен. – Почему они не хотели выпускать вас из страны?