Ночь Патриарха

По сравнению с другими эвакуированными мы устроились совсем не так плохо. Главное, над нами не было хозяев; жильцы квартиры, не смотря на то, что лишились кухни, относились к нам дружелюбно. Основным недостатком нашего жилья была плохая изоляция перегородки, которая состояла только из двух слоев тонкой фанеры, набитой с двух сторон на деревянный каркас, и не имела никакого заполнителя. Все жильцы квартиры, а их было около тридцати человек, ходили мимо нас. Каждое слово, сказанное в комнате, слышали соседи, так же как и мы слышали каждый их шаг. Хуже всего было, когда сосед-выпивоха возвращался поздно домой и, чертыхаясь, на чем стоит свет, ругал понаехавших в город эвакуированных, понастроивших каких-то узких коридоров, так что нормальному человеку и не пройти. Он спьяну наваливался на нашу перегородку, которая трещала и гнулась под его тяжестью, а мы в страхе просыпались и потом долго не могли уснуть.

Но сосед напивался только в дни получек; в остальное время он был милым, даже застенчивым человеком. С его восемнадцатилетней дочкой Кларой мы были дружны. Она поражала нас тем, что зимой, в трескучие морозы в одной маечке выскакивала на улицу, чтобы выплеснуть помои. Но, как видно, добром это не кончилось — через два года, когда мы с мамой уже не жили в Челябинске, Люба нам написала, что Клара скончалась от туберкулеза легких.

Мы с Эллой пошли в школу: я — в пятый класс, Элла — в третий. Занятия шли в три смены, Элла училась во вторую, моя смена была последней — с шести часов вечера.

Мама устроилась юрисконсультом сразу в трех учреждениях — в тресте «Строймеханизация», в буфете железнодорожного вокзала и на Челябинском холодильнике. Тетя Люба не могла сразу начать работать по специальности, она была учительницей математики, а поскольку нужны были продовольственные карточки, которые выдавали только работающим, тетя поступила на Главный почтамт в отдел писем до востребования.

Как всегда, основной заботой была добыча пропитания. В конце пути штаб эшелона раздал неизрасходованные продукты, главным образом, крупы. Мешков у нас не было, и мама с тетей Любой в качестве тары использовали мужские кальсоны, зашив их внизу. Получился отличный двойной мешок. Потом мы так поступали всегда, и в нашей семье можно было слышать: «Пшена осталось на треть штанины, а овсянки только по щиколотку». Полученные от штаба продукты выручили нас в первое время.

У нас были две карточки служащих, по которым отпускали в день по 500 граммов хлеба, и две детских карточки — это, не помню точно, то ли по 350, то ли по 400 грамм. Хлеб был капиталом. Я не помню, сколько он стоил получаемый по карточкам — цена была символической — зато помню, что буханка черного хлеба стоила на базаре 100 рублей.

Когда человек нанимался на работу, решающим был не заработок, а то, какую карточку он получит. Несбыточной мечтой была рабочая карточка, по которой выдавали по 800 граммов хлеба, ходили слухи, что на некоторых вредных производствах выдавали даже по килограмму хлеба в день.

Основным добытчиком в нашей семье была мама. На холодильнике, где она работала по совместительству, выдавали обеды на дом — обычно жидкий суп, а на второе — какую-нибудь кашу или оладьи. Но самое главное, в дополнение к обеду выдавали сырец, из которого делали мороженное — сладкий молочный раствор, на нем мы варили каши. Холодильник располагался далеко на окраине города, около часу ходьбы, и я каждый день с судками и бидоном отправлялась туда за обедом. Это была исключительно моя обязанность — Элла была маленькая, слабенькая; ее обязанностью было выкупать по карточкам хлеб.

По детским карточкам иногда выдавали по сахарным талонам конфеты — те же слипшиеся подушечки, но чтобы их купить, нужно было отстоять дикую очередь. Мясные и крупяные талоны обычно пропадали. Иногда их использовали, когда маму на основной работе в тресте «Строймеханизация» в очередь прикрепляли на месяц к столовой для высокопоставленных сотрудников треста. Здесь суп был понаваристей, на второе давали котлету с гарниром и, кроме того, было третье блюдо — компот. Эти обеды на дом не отпускали, а посетителей обслуживали официантки. Поэтому мы по очереди, кроме Эллы, она была слишком мала, ходили питаться в эту столовую.

Какие-то продукты мама получала в буфете железнодорожного вокзала — это иногда были селедка, иногда халва или твердое повидло, которое резали ножом, а один раз даже — шоколад, но почему-то не в плитках, а комками.

В Челябинске мы впервые попробовали конскую колбасу. Она была довольно вкусная, но только очень жесткая, какого-то темного цвета и слегка пахла лошадиным потом.

Самой распространенной едой был мятый картофель, заправленный жареным луком. Иногда картофель покупали мороженным — такой он был дешевле. Его, пока он не оттаял, отваривали в мундире, толкли очищенным и жарили из него картофельные шницели. В другом виде он был несъедобен.

О качестве еды можно было судить по одному случаю: когда тетя Люба, приняв в темноте кастрюлю с супом за кастрюлю с водой, вымыла руки и не заметила, что это был суп.