Ночь полнолуния

— Опять я один остался… Но я не верю, что Ксюн сама покинула меня. Она просто не сумела выстоять перед искушением — она ведь совсем еще маленькая девочка… Бедная Ксюн! Я не знаю, как вернуть тебя. Душа так болит от страха за тебя, что не хочется больше плакать. Вот и не буду! Не стану больше хныкать… Личинка, дорогая Личинка, похищенная радость, я связан с тобой какой-то невидимой нитью и чувствую, что ты где-то рядом. Услышь меня, я твой друг! Неужели ты оставишь нас с Ксюном без ответа? Откликнись…

Скучун сам не понимал, отчего в нем поднялась волна сил, горячая и светлая, и теперь ясно знал, что он на верном пути… Легкое дуновение коснулось его щеки. Потом еще и еще… Он открыл глаза, выпрямился. Словно ожившие орхидеи, порхали перед ним лазурно-синие бабочки!

— Бабочки, синие бабочки, спутницы Личинки! Ксюн, мы спасены, мы нашли ее, слышишь, она где-то рядом!..

Скучун ошалевший от радости, принялся скакать по берегу ручья, смеясь и плача одновременно. Он зачерпнул пригоршню свежей воды и погрузил в ладони мордочку, потом фыркнул, закашлялся, принялся пить жадно и ненасытно, будто первый раз в жизни! Он брызгался и плескался, словно крошечный зеленый слоненок, а бабочки резвились вокруг.

Но вот, не рассчитав, Скучун не удержал равновесия и с шумным всплеском ухнул в воду.

Целый водопад брызг пролился из ручья на дверцу шкафа и, оттолкнув ее, обрушился на спящую красавицу…

Вскрикнув, она вскочила, мокрая с ног до головы, теряя треснувшие нити жемчуга, аметисты, и меха, сползавшие к ногам облезлой тряпочкой!..

— Ксюн! Ксюн! — Скучун помчался к ней, переваливаясь по колено в воде, словно гадкий утенок. — Ты живая, ты настоящая, какая радость!

Ксюн, совершенно опешившая и сонная, молча отряхивалась, когда налетевший Скучун, сбив с ног, стал окунать ее в воду.

— Вот так! Промокни еще! Эта вода — спасение, я понял, понял, это она разметала чары, растворила туман. Эта вода — живая, добрая. Ксюн, Личинка где-то тут, с нами… Смотри, всюду синие бабочки!

— Ой, Скучун, миленький! Что-то случилось со мной! Голова чугунная и душа болит… А все тело ноет как-то странно, будто и не мое… Что же произошло со мною?

— Потом, Ксюн, потом! Надо поскорей выбираться отсюда. Обсохнем по дороге. Давай руку, идем!

И, помогая друг другу, маленькие друзья отправились вперед по течению ручья.

В этот миг запертые дверцы королевского буфета с треском лопнули, раскрошившись в щепки, и оттуда весь в мыле пулей вылетел Большой Жомб.

Глава V

Ручей становился все шире. Перламутровые раковины, выстилавшие дно, похрустывали под ногами. Стало холодно. Ксюна знобило, и очень хотелось есть.

— Интересно, что сейчас там, в Москве, утро или вечер? Бедные мои родители! Наверное, с ума сходят…

— Сходят, конечно. Но мы же ведь не нарочно… Так получилось Вот уж чего мы не хотели, так это… ой! Что это?

— Не что, а кто! Это я! — Толстая и унылая рыба, лежа на боку и безвольно шевеля плавниками, перегораживала ручей. Хвост она поджала, скрыв от посторонних глаз, потому что он был совершенно неприличного для рыбы ярко-розового цвета! Рыба лежала, грустная-грустная, а из-под желтоватых чешуек по бокам стыдливо выглядывали коротенькие мохнатые волоски…

— Ну нигде не отлежаться спокойно, просто ужас какой-то! Приходят, топают тут, разглядывают со всех сторон, да еще в носу ковыряют… Жуткая бесцеремонность!

Рыба засопела и, кряхтя и бултыхаясь, перевернулась на другой бок.

— Эй! — Ксюн тут же вынула палец из носа… — А ты кто?

— Кто, кто… Не видите — Рыба я. Рыба Рохля.

Рыба зачавкала, втягивая жабрами зарозовевшую воду и пережевывая ее обиженно надутыми губами.

— А что ты тут делаешь?

— Не видите — ем. Поесть не дадут спокойно…

— А что ты ешь?

— Все-то им расскажи… Пудру!

— Что-что?

— Пудру вот ем. «Рашель». Это у нее название такое — на коробочке было написано…

— Миленькая, да ее нельзя есть!

— Нельзя, а я что, не знаю? — Рыба заплакала. — Мне ее сыпят и сыпят, и говорят: «Жуй, волосатик!» Я и жую! Жую и все пухну, пухну… Ручей вот запрудила. Хвост уже совсем розовый стал, видите? Так стыдно… Ой, боюсь я этого всего безобразия, я так боюсь…

Рыба уже не плакала — она икала, сотрясаясь всем телом и мигая совершенно круглыми, испуганными, карими глазами.

— Слушай, Ксюн, мне ее так жалко! Давай заберем с собой, а?

— Конечно, заберем. Только вот поднимем ли? Она ведь не маленькая…

— Заберите, крошки, заберите меня, пожалуйста! — Рыба Рохля вытащила из-под себя хвост, и тот шмякнулся о берег ручья, словно щипаный гусь на прилавок. — Вы не пугайтесь, не такая уж я и тяжелая… А когда вся пудра во мне переварится — обязательно похудею!

Ксюн подхватила Рыбу под голову, а Скучун сунул ее хвост под мышку, и странная троица двинулась дальше.

* * *

— Хе-хе, эти чахлики думают, что смогут освободиться из-под власти Большого Жомба!

Жомб корчился от гнева. Ему хотелось скрыть свой гнев даже от себя самого, но это чувство оказалось сильнее его…