Ночь Пса

— С этого, пожалуй, и надо было начинать, господин комиссар, — вздохнул профессор. — Я, к вашему сведению, сопредседатель оргкомитета движения За демилитаризацию Прерии…

— И поэтому таскаете с собой пушку сорок пятого калибра? — ядовито поинтересовался Филдинг.

— Имею разрешение, выправленное по всем правилам, — с несколько преувеличенным достоинством парировал профессор. — То, что я не хочу, чтобы Прерия была превращена в военную базу или в полигон, вовсе не значит, что я питаю неприязнь к оружию самозащиты или, скажем, к охотничьим или спортивным ружьям. Это — разные вещи. Вы хотите выслушать мои дальнейшие объяснения?

— Я — весь внимание, — заверил его Роше.

— Тогда пусть ваши люди не перебивают меня… Вы, должно быть, не знаете также, что ваш покорный слуга — автор Новейшей истории Цивилизации Чур и, скажу без лишней скромности, — один из ведущих специалистов в этой области. До недавнего времени — советник Президента по этому направлению… Так что неудивительно, что именно мне движение поручило курировать по нашей линии визит Торвальда Толле.

И каково же было мое изумление, когда из самых достоверных источников я узнал об обстоятельствах, при которых начался этот визит!..

— Вы имеете ввиду… — комиссар вперил в профессора профессионально тяжелый взгляд.

Тот пожал плечами.

— Я имею ввиду только то, что, как вам должно быть известно, в движение и в его оргкомитет входят далеко не последние люди нашего Мира и то, что правительство скрывает факт похищения Гостя и в то же время ведет переговоры с похитителями не было секретом для общественности уже вчера… Естественно, что мы по своей линии предприняли все, чтобы выяснить местонахождение Толле…

— Вы, конечно, не станете называть мне, — комиссар сморщился как от касторки, — ваши э-э… источники…

— Конституция позволяет мне… — уверенно начал профессор.

— Никоим образом не оспариваю ваши конституционные права, — ядовито оборвал его Роше, — однако попрошу учесть, что не исключено — совсем не исключено, что из того же источника черпают информацию и те, кого в ваших аналитических обзорах именуют криминальными структурами… Это я о чистоте рук, док.

— У вас есть данные?… — начал профессор, но Роше остановил его движением руки.

— Мы не на брифинге, док, и я не даю справок о ходе дела…

Площадь Трех Звезд — не самая большая в столице — была и не самой живописной в этом городе. После окончания застройки патриархального некогда района Великих Оврагов, она походила более на колодец, образованный стенами жилых полунебоскребов, еле заметно стилизованных под архитектурный стиль времен Первопоселенцев. Среди этих громад легко было оставаться незаметным.

И, однако, беспокойство не покидало расконвоированного заключенного П-1414. Оно шло не от разума и не от фактов. Оно шло от того, что приобрел он там — на Чуре. От ощущения Знаков Судьбы, от странного внутреннего понимания хода событий. Так что не столько к тысячам окон присматривался он, вылезая из тесноватого салона робота-такси — за любым из них могла находиться отслеживающая каждое его движение камера — нет, он присматривался к чему-то внутри себя, к тому, что было наблюдательнее и мудрее, чем доктор философии Пер Густавссон, и что требовало для понимания чего-то, чего ему отчаянно не хватало…

Лифт доставил его прямо в приемную доктора Макса Зеллера — квартира 1118 занимала целый этаж. Доктор принял его как только он назвал свое имя. Недоразумений тут быть не могло. Разве что сам док Зеллер мог за эти семь лет загреметь в каталажку или — это куда более вероятно — получить пулю в затылок. Или просто бесследно исчезнуть в темных водах одного из здешних озер. Они многим рисковали — эти тихие люди, соглашавшиеся брать на хранение чужую память. Но их и оберегали — как в древности по молчаливому уговору ощетинившиеся оружием полубезумные империи оберегали от беды банки беззащитной, подернутой аппетитным жирком, нажитым веками нейтралитета Швейцарии. Тем более, что предметом хранения, строго говоря, были не сами темные сокровища памяти тех, кто пожелал — на время или на всегда — от нее, памяти этой, избавиться, а всего лишь ключи к ней.

А сами эти темные сокровища оставались при них — при тех, кто не желал их возвращения в мир. Там — в глубинах их мозга — и оставались они, крепко запертые биохимическими замками от любого взлома. Допросы всех степеней, пытки, гипноз — все это практически было бесполезно против этих замков. Только дорогостоящая и находящаяся в большинстве Миров в руках государства техника зондирования памяти могла разрушить это колдовство — зыбкое и могущественное одновременно. Но такое вмешательство почти повсеместно могло быть осуществлено только с согласия самого забывшего. А здесь — на Прерии — еще и его адвоката. Оно было не менее опасно и разрушительно, чем само стирание памяти. А стирание в четырнадцати процентах случаев делало клиента недееспособным. Приводило к разрушению личности. Так же как и любой из методов проявления стертой информации.