Ночь с четверга на пятницу

— Тураев должен был продублировать координаты тайника на тот случай, если он погибнет, будет арестован или по другой причине не сможет сам указать это место. И, кроме тебя, ему некому было доверить тайну. Конечно, я могу ошибаться, и у него ещё есть верные люди. Но в любом случае я хочу избавить тебя от опасности. — Кирилл погасил сигарету и отодвинул пепельницу. — Смотри мне в глаза, Стефан! — велел он, и парень уставился прямо в зрачки. — Ты знаешь, где Артур Тураев оставил «досье Вороновича»?

— Не знаю. Он мне ничего такого не говорил, — спокойно ответил Стефан. — Я действительно забирал для него дискеты. Немного посмотрел их на своём ноутбуке, отсюда и узнал про вас с братом. В суть я не вникал, да мне это и не интересно. Мне в России не жить. Я не присягал ей на верность. Мне всё равно, какие тут орудуют бандиты. А оставить досье Артур мог человеку куда более близкому, чем я. Мы познакомились совсем недавно. Я ничем не могу вам помочь.

— Ты не мне, ты себе в первую очередь помочь не хочешь, — укоризненно сказал Кирилл Григорьевич. — Не меня на решётке жарить будут! Я не шучу — это чистая правда. Хоть на полиграфе проверяй — не вру. Потом вспомнишь мои предупреждения, да поздно будет. В тюрьму ты отсюда не поедешь. Ты выйдешь на свободу и очень скоро попадёшь в лапы настоящих зверей. Впрочем, зверей я напрасно обидел — они не столь жестоки…

Генералу Василенко казалось, что мальчишка не верит в его угрозы, но Стефан верил. И принимал самое важное в своей недолгой жизни решение, потому что времени уже совсем не оставалось. Артур говорил, что «оборотни» и Аргент борются за то, чтобы первыми добраться до досье. Но в любом случае обнаружение дискет будет провалом, и все жертвы окажутся напрасными.

Стефан вспомнил Лёву Райникова, тех людей, у которых забирал материалы; потом — мать и сестёр. И Артура, названного отца своего, к которому чувствовал неодолимую тягу, и сам не мог её объяснить. Тураев был для Стефана даже роднее матери, не говоря уже о Лёве. И религиозное сознание Стефана воспринимало это как волю Господа, которой он должен безоговорочно подчиниться. За Артура Тураева он готов был умереть, а вот предать его не мог ни при каких обстоятельствах…

Конечно, жаль погибать так рано, оставлять Эмилию, мать, сестёр. Артур, конечно, себя винить станет, хоть он-то тут совершенно не виноват. Райниковы только обрадуются. Они и так все эти годы упрекали Лёву в том, что взял шлюху с бастардом. Нынешние его проблемы — водопад на их мельницу; и можно представить, что услышит мать, когда вернётся.

Гимназические друзья поговорят и забудут. Они вообще не склонны к сильным чувствам, кроме ревности и зависти. Эмка, Эмили! Знают ли её предки о случившемся тогда на Рублёвке? Отец, если докопается, здорово ей жизнь попортит. А Стефан уже не сможет вступиться за Эмилию, сделать ей предложение… Нет, лучше про неё вообще не вспоминать, а то «оборотни» додумаются в растлении девственницы его обвинить. Тогда действительно в такую камеру запрут, откуда только изнасилованным и выйдешь.

Артур говорил, что в России в изоляторах годами без суда держат; а после оказывается, что человек невиновен. Стефану такое вряд ли грозит, конечно. А вот насилие… Поставят на хор, а там хоть вены режь. Никакие приёмчики не помогут, когда целая толпа здоровых мужиков налетает. Это ведь не пацаны из гимназии, которые только во дворе Чаку Норрису подражали. Будет тяжело, даже невыносимо, и придётся кончать самоубийством. «Опущенным» он жить не сможет…

Тогда лучше закончить всё по-быстрому, приняв раннюю гибель как данность. Возможно, в этом и есть его предназначение — сохранить досье, чтобы Большое Зло было наконец-то наказано?

А потом Стефан вспомнил экономку, которая, конечно, слышала и видела новости. Она достаточно хорошо знала русский язык, чтобы понять суть страшного обвинения, предъявленного её дорогому мальчику. Именно перед Амалией стало стыдно до такой степени, чтобы прямо сейчас захотелось упасть на колени и просить прощения.

Именно так всегда представлял Стефан свою бабушку; вернее, хотел бы её видеть. Голубоглазая, с седыми, уложенными в высокую причёску волосами, всегда скромно и опрятно одетая, Амалия старела красиво, принимая это как данность. Она не кичилась своим возрастом и не стеснялась его. Овдовев уже очень давно, оставшись не по своей вине бездетной, экономка всю свою нерастраченную нежность перенесла сначала на Харальда Юхансона и его дочку Сибиллу-Марию. А потом и на Стефана, для того стала самым близким человеком.

Наверное, одну Амалию совершенно не интересовала, от кого Сибилла родила своего первенца. Ей было достаточно, что этот ребёнок — внук обожаемого Харальда, каждое желание которого Амалия исполняла с радостной готовностью. И когда вдовец пожелал взять её в любовницы, женщина не раздумывала ни секунды. Но для окружающих она оставалась исключительно экономкой и никогда не претендовала на большее.