Ночь с четверга на пятницу

Генералы Василенко обедали постно, но вкусно. Их стол, накрытый на две персоны, буквально ломился от различных кушаний. Они начали трапезу с морковного салата с мёдом и орехами, потом перешли на борщ с грибами. Попробовали рассыпчатой гречневой каши, фасоли с луком, бухарского плова с сухофруктами. А закончили обед напитком из брусники и клюквы.

Алкоголь они не употребляли уже несколько дней — с тех пор, как на совещании у замминистра Алексею Григорьевичу задали несколько вопросов, на первый взгляд обычных, рутинных. Но на деле слова эти таили в себе нешуточную угрозу, и опытные генералы прекрасно все поняли.

В тот же день случился, как назло, совсем уж непредвиденный скандал, который грозил смести не только самих Василенко. Он угрожал всей верхушке Министерства, и потому срочно требовалось найти виноватого, так называемый «громоотвод», показательную жертву.

Справедливо полагая, что жертв может оказаться две, причём с одной фамилией, братья не на шутку запаниковали. Они почти не расставались. Каждый боялся остаться в одиночестве, без поддержки, помощи и утешения. А наиважнейшее решение следовало принять немедленно — для спасения самих себя.

Закончив обедать, они ушли в гостиную, оформленную в «северном» скандинавском стиле. На полках, диванах и стульях здесь лежали тёплые шерстяные коврики с вытканными на них оленями, собаками и молниями. За стеклянной стеной скрипели под ветром сосны, валил бесконечный снег, посвистывал ледяной ветер. А рядом жарко пылала изразцовая печь, тёплым медовым светом лучились стены, пол и потолок в гостиной. В тон дереву были подобраны шторы, обивки, покрывала, даже морские камешки, разбросанные на стеклянном журнальном столике.

Жена Кирилла Хельви обожала именно эту дачу, а не помпезную виллу на Рублёвке. Здесь было очень много стекла, самого разного — прозрачного, как крепкий лёд на водоёме, и белого, будто сметана. Стекло было и огранённым, под хрусталь, и тонким, совершенно гладким. Хельви, даже разбогатев, так и не смогла привыкнуть к любимой русскими роскоши. Считала её блажью и дурью, отвратительной азиатчиной, с которой европейцы просто обязаны бороться, а не перенимать её от дикарей.

Сама хозяйка так и не рассталась с лёгкой, удобной, многофункциональной мебелью. Она попросила повесить простенькие, закрытые и открытые, полки. Деревянные поверхности мебели не были покрыты модным золотым напылением. Кирилл не сумел отучить её выбирать диваны лаконичных форм и кровати простейших каркасов, покрывать кресла льном и хлопком, а не шёлком и бархатом. Яблоки у Хельви всегда лежали на фамильном плетёном блюде, комнатные цветы росли в керамических горшках и капустных кадках. В одну из многочисленных стеклянных ваз Хельви любила насыпать свежие опилки, чтобы тёплый уютный дух распространялся по дому.

И если раньше Кирилл пенял жене за это, один раз даже обвинил её в дурновкусии и плебействе, то сейчас он захотел говорить с братом именно здесь — в симпатичной, светлой, прозрачно-солнечной комнате. Да, именно такой и казалась она, несмотря на вечер, вьюгу и холод.

— Карачун будет Митьку, а не нам, — медленно, тщательно обдумывая каждое слово, произнёс Алексей Григорьевич. — Для того мы с тобой и встретились именно здесь, где уж точно нас не ждали, чтобы обсудить этот вопрос. Другого равноценного выхода у нас нет, а исчезновение со сцены такой одиозной фигуры разом решит все вопросы. Нужно сделать так, чтобы наш друг не смог возражать и опровергать, когда придётся давать объяснения не только в Министерстве, но и в кабинетах повыше…

Алексей завёл глаза к потолку. Потом он снова посмотрел на огонь, на взлетающие в дымоход искры, на старинную кочергу, которой он время от времени помешивал в печке.

— Кирюш, надо как следует отрепетировать пьесу — от пролога до эпилога. Нам с тобой повезло в том, что под рукой, в Москве, оказался Князь Серебряный. Последний его подвиг потряс даже видавших виды оперов и следаков — это мне сегодня со всей ответственностью доложили. Такого и в девяностых годах не было — не только в Москве, но даже в провинции. Кажется, Аргент достиг вершины в своей живодёрской карьере, и пусть утешится этим…

— Митёк сказал, что взбесился и плохо помнит, какие отдавал приказы. Тураев, наверное, специально такого связника взял — с резко повышенным болевым пределом.

Кирилл закурил на сей раз не сигарету, а короткую трубку, а в табак подмешал немного анаши. Он почему-то сейчас опять вспомнил застрелившегося сына — его соломенные волосы, светло-голубые глаза, покрасневшие веки, бессвязную речь. Раскрашенная физиономия беспутной дочери Мальвины всегда вызывала у отца желание облегчиться над раковиной.

Наплодил, блин, наследничков! Наверное, нечего Бога гневить — прибрал, и ладно. Теперь неизвестно, как получится завести новых и вырастить их совсем другими, нежели старшие брат и сестра. Кажется, Хельви нашла суррогатную мать, и теперь нужно срочно оформить все документы. С врачами в репродуктивном центре все вопросы уже утрясли.