Ночь с четверга на пятницу

Вот его перекладывают на каталку, вот толкают в лифт, вот мчат по коридору в операционную. Рядом со всех ног бежит молодой медбрат, высоко подняв бутылку с физиологическим раствором. От бутылки тянется резиновый тонкий шланг к руке неподвижно лежащего человека, и Артур Тураев видит это сверху. В соседней палате уже занимаются Арсением Райниковым, и везут новых пострадавших машины со сверкающими маячками…

А там, на АЗС, всё ещё идёт бой. Стреляет по мотоциклистам ещё живой Макс, и Тёма пытается подняться, схватившись за колесо мощного джипа. Эх, ребята, я-то вас неласково встретил, а вы за меня жизнь отдали. Вот, падает бандит с мотоцикла, за ним — другой; а потом Максу в лоб попадает пуля. Арсений бросается к нему, хватает короткий автомат, стреляет по фургону, по джипам.

Похоже, вся троица прилежно тренировалась в тире, в зале, но в настоящем бою никто из них до этого не был. Но всё равно молодцы — помогли нам с Пашкой. Если бы не Ольгин эксцесс, могли бы дождаться подмоги. Артём-то совсем молодой, хоть и накачанный. Уши мальчишечьи, как лопухи, и затылок стриженый по-школьницки…

Тураев видел, как плеснул у самого «мерса» голубой взрыв, и Арсений удивлённо уставился на свою оторванную руку. Потом левой рукой он сдёрнул с себя кашне, ухватив другой конец зубами, перетянул обрубок у плеча. Приостановил кровь и принялся судорожно искать мобильник, который, уже разбитый, валялся среди стреляных гильз, грязи и крови.

А из здания, где размещалось кафе, торчали любопытные физиономии. Оттуда тоже снимали бой на телефоны и глазели просто так, попивая кофе и жуя бутерброды. Зрители чувствовали себя в безопасности, и ошибались. Шальные пули вполне могли их достать, и взрыв топлива потряс бы кафе до основания. Так что вылетели бы они через стены небесного цвета, и стукнуло бы о землю всех этих жрущих уродов…

А потом Тураев очутился на вечерней московской улице, которую очень хорошо знал. Он поднялся по лестнице, прямо сквозь дверь вошёл в квартиру матери. И тут же захотел убежать прочь от этой роскоши — старинной мебели, тяжёлых штор, пуфиков, статуэток, рояля «Мюльбах». И от надрывно воющей кошки, которая повисла на дверной ручке. Вот выскакивает на площадку сосед, звонит, стучит в дверь Тураевой, но ему никто не открывает.

Артур мгновенно, одним шагом, вышел на улицу, но всё же услышал, как часы в спальне пробили восемь. Он побежал прочь от этой тёмной, мёртвой квартиры, подгоняемый невыносимой тоской. И решил, что так, наверное, чувствуют себя грешники в аду. Потом захотел остановиться, отдохнуть, но всё равно бежал, не останавливаясь, заново проживая свои тридцать восемь лет.

Он бежал и думал, как редко на самом деле радовал людей и как часто их огорчал. Наконец он докатился до края и пожертвовал собственной матерью ради торжества какой-то абстрактной справедливости. «Досье Вороновича» оказалось никому не нужно. Можно было не собирать его, не прятать, не переправлять за рубеж, не доводить до сведения властей. Досье хлопнуло и лопнуло, как прожжённый сигаретой воздушный шарик. А люди погибли по-настоящему, и Стефан взаправду лишился языка.

Так уже бывало — в двухтысячном, когда Валерия Леонова покончила с собой и этим направила Артура на тропу вендетты. В результате ему пришлось заплатить компенсацию бандитским детям, потому что так постановил суд. Чем он расплатится с новыми своими жертвами, которых приговорила Сибилла? И захочет ли она теперь быть с Артуром, обожжённым и израненным?..

Он беззвучно закричал, вновь увидев мать. Она шла вдалеке и одновременно была рядом. И эта, вторая Нора, улыбаясь, дёргала унизанный стеклярусом толстый шнур у окна в спальне. Шторы падали на окно, и вечернее солнце гасло. Мать пропадала во тьме, и Артур понимал, что теряет её навсегда…

Тураев бежал до тех пор, пока не понял, что должен сделать выбор — иначе кошмар не уйдёт. От него зависело, замрёт ли сегодня жуткий конвейер мести и смерти, или поползёт дальше. Каждый акт этой трагедии порождает новых преступников, вовлекая в порочную орбиту доселе непричастных людей. Теперь они все равны — Артур, Сибилла, тот невидимый враг, что послал боевиков к заправке. Тураев не сомневался, что был главной мишенью. Кто-то хотел расквитаться с ним за гибель братьев Василенко, потому что в расправе с Аргентом Артур участие не принимал.

Надо остановиться, думал он, изнывая от чудовищной душевной боли. В этом, новом состоянии, страдание такого рода было мучительнее всех ран и ожогов. Где-то рядом бродил тот самый враг — невидимый и от того более ужасный. Нужно повернуться и встретить его лицом к лицу. Сказать: «Хватит, навоевались! Мы квиты. У каждого из нас своя правда. И я не могу запретить тебе любить этих «оборотней» только на том основании, что я их ненавижу…»

Всё это время он слышал карканье ворон и стрекотание галок. Обезумевшие от пальбы птицы тучами носились над заправкой, выматывая и без того натянутые нервы. А вот сейчас стало тихо, и Артур догадался, что находится уже не в Москве.