Ночь с Достоевским

   Дверь балкона стукнула: вошёл мой брат и Тёщин. Они заговорили о балах в Сокольниках. Брат уверял, что там не стоит быть: публика дрянь, зала никуда не годится. Тёщин вступился за залу. Анатолий уверял, что она могла быть лучше. – Но ведь и все существующие предметы могли быть лучше! – глубокомысленно заметил Тёщин.

– Я с этим согласен, отвечал брат: – но в Сокольниках должно быть лучше…

Разговор продолжался в этом роде. Наконец Тёщин и Анатолий ушли в комнату.

– Вот вы кого мне предпочли? – сказал Зеленовский Зенаиде вслед уходящого Анатолия.

Зеленовский скоро уехал. С этого дня он почти перестал к нам ездить. Моя мать и сестры сделались к нему очень холодны; но всё моё внимание было обращено на Зенаиду. Я заметил, что всё семейство смотрит на неё как-то враждебно, сестры втихомолку советуются о чём-то, и едва подходит Зенаида, как они прекращают разговор. Мать особенно сделалась холодна с ней. Зенаида почти не выходила из своей комнаты; все её знакомые оставили её, потому что мать и Анатолий обращались с ними очень нелюбезно. Наконец брат с женою уехал на свою квартиру.

В доме нашем без них точно опустело: сестры притихли, мать начала хандрить, гости съезжались редко. Я почти перестал видеть Зенаиду; она ездила к нам редко, я к ним почти никогда. Бывало, в сумерки, когда я без огня хожу в зале с любимыми думами, часто в каком-то забытьи я останавливался и смотрел на двери прежней комнаты Зенаиды. Я ждал, что вот отворятся эти двери и покажется высокая, смуглая женщина. Я с напряженным вниманием прислушивался и – слышался мне шум её шёлкового платья, в глазах мелькали неопределённые тени; мало-помалу они сгруппировались в один любимый образ: он делался всё яснее и яснее, и приближался ко мне медленной, величавой походкой Зенаиды… Я хватался за голову, бежал вон и долго ходил по улицам без мысли и цели.

VIII

Раз как-то Зенаида пришла к нам утром. Сестер и матери не было дома, а ей непременно нужно было их видеть Я сказал, что они скоро возвратятся и она осталась дожидаться.

– Вы, кажется, читали, Александр? – сказала она мне. – Прошу вас, продолжайте: я не буду мешать вам.

Я уверял, что мне приятнее говорить с ней: она не обратила внимания на мои слова, села поодаль от меня и задумалась. Я заметил, что она особенно грустна, и чтобы развлечь её, я заговорил о посторонних предметах. Мало-помалу её весёлость возвратилась: она казалась особенно оживленною, острила и как-то неестественно смеялась; но в её шутках проглядывала жёлчь и горечь.

– Ах, как тяжело! – сказала она, схватив себя за голову. – Вот это хорошая пословица «Что имеем – не храним, потерявши плачем». Как бы я не хотела теперь расставаться с Москвой: здесь всё-таки лучше, чем где-нибудь в провинции.

– Везде хорошо, где вас любят! – сказал я, не понимая к чему всё это она говорит.

– Не знаю, отвечала она: – меня никто не любил.

– Неправда, – сказал я, не смотря на неё.

– Вы думаете? – спросила она, и я чувствовал, что она на меня смотрела. – Если любовь может существовать при желании приобресть любимую личность в свою собственность, подчинить своему произволу, присвоить себе право располагать её судьбой, взять на себя ответственность за её поступки, вмешиваться в дело её совести, то и меня любили. Можно ли же не желать избавиться от такой любви? Но как избавиться?..

Она закрыла лицо руками и с минуту сидела неподвижно. Но вот она подняла голову, и в её лице, в самой позе было столько величия и глубокой покорности. Несколько времени мы молчали.

– Отчего вы не бываете у нас? – спросила вдруг Зенаида.

– Некогда, – отвечал я в смущении.

Она посмотрела на меня своим пристальным проницательным взглядом и настойчиво повторила:

– Отчего?

Я чувствовал, что краснел, и у меня не было сил сказать что-нибудь.

– А, так вот оно что!.. – сказала она. – Значит я не ошиблась…

Она медленно встала и взяла свою шляпку. Я подошёл к ней. Какое-то предчувствие говорило мне, что я её более не увижу. Мне хотелось удержать её, насмотреться на это милое лицо… Я обнял её талию и плакал как безумный.

Когда я взглянул на неё, лицо её было печально и серьёзно!

– Зенаида, я так люблю вас… А вы!..

– Любите, – проговорила она не смотря на меня, и мне показалось, что голос её дрожал. Она надела свою шаль и вышла из комнаты. Я молча смотрел ей вслед и сердце моё разрывалось. Я понимал, что она уходила навсегда и уносила с собой все мои радости и надежды на счастье. Мне было горько и обидно.

На другой день совершенно неожиданно явился ко мне мой брат.

– Мать очень сердится? – спросил он меня.

Я отвечал, что ничего не заметил. Да и за что ей сердиться?

– Разве ты ничего не знаешь? – спросил он.

– Нет… Что такое?

– Это просто несчастье! – я теряю голову и не знаю, что делать.

Он пододвинул ко мне свой стул