Ночь с Каменным Гостем

Палач пустился в размышления, полные антисемитских клише и юдофобства. Меня всегда раздражали люди, которые по причине своей примитивности и узколобости сводили проблемы к вопросам национальности, религии, пола, сексуальной ориентации, цвета кожи, разреза глаз, формы носа и так далее и тому подобное. Но в этот раз мне пришлось, стиснув зубы, все это терпеть.

– Ну что, хотите правду знать? – спросил старик наконец. – Давно я хотел все рассказать, но думаете, мне бы кто-нибудь поверил? Сочли бы, что я свихнулся, решили бы, что это моя неуклюжая попытка отомстить Раппорту. Климович расстрелян – и точка, какие могут быть вопросы, все документы в порядке, их тогда в великой спешке в Экарест отправили, копий даже в тюрьме не оставили. И я – единственный, кто может поведать всю правду!

Старик раздулся от собственного величия. Я испытывала к нему странное чувство – жалость, смешанную с отвращением.

– И в чем заключается ваша правда? – спросила Кира. – Обещаю, что ваше признание будет напечатано в газетах! Вы станете героем! И вам вернут персональную пенсию!

– Газеты – это хорошо, – пробормотал Клопперс. – А вот пенсия мне уже не нужна – я все равно почти что покойник. Но перед тем как отправлюсь в ад, чтобы увидеться со старыми друзьями, которым я пустил пулю в башку, доставлю себе удовольствие стать знаменитым. Понаедут ко мне телевизионщики, журналюги брать интервью, репортеры с камерами. Вот ведь мне реклама будет! Хе-хе, соседи будут возмущены, но так им и надо!

Клопперс прикрыл глаза, и мне показалось, что он заснул. Кира осторожно кашлянула. Старик не откликался. Я произнесла:

– Господин Клопперс, с вами все в порядке?

Ответа не последовало. Мы с Кирой тревожно переглянулись. Старик обмяк в кресле, изо рта у него текла слюна, палка выпала из руки.

– Боже мой, да он ведь умер! – вскричала профессорша и подбежала к палачу. Она попыталась нащупать у него на горле артерию. – Он скончался, и почему именно сейчас?

Старик внезапно открыл глаза и вцепился лапами в горло Кире. Она вскрикнула, я бросилась к ней на помощь. Клопперс прохрипел:

– Что, дуры, думали – я помер? Ловко я вас разыграл? Как я еще удовольствие от поганой жизни могу получить?

Я вырвала Киру из цепких объятий старика, она, отдуваясь, прошептала:

– Господин Клопперс, вы поступили ужасно! Так нельзя никого разыгрывать!

– Можно! – упрямо произнес старик и велел: – Ну ты, герцогиня, подай мне палку!

Я протянула ему палку. Опираясь на нее, Клопперс заметил со счастливой улыбкой:

– Ладно, так и быть, не буду вас дольше терзать, надоели вы мне, сороки. В начале декабря 1985 года к нам в тюрьму поступило распоряжение привести приговор в отношении Климовича в исполнение. Процесс над ним закончился недавно, и все знали: народ требует быстрой ликвидации этого извращенца. Точную дату, как это обычно водится, определял директор тюрьмы, он же постановил, что Вулк будет расстрелян 28 декабря – то был день рождения директора, он хотел себе сделать своеобразный подарок. И сделал, но вовсе не такой, о котором мечтал…

Мы уселись на диване и, затаив дыхание, слушали рассказ палача.

– Директор вызвал меня к себе числа восьмого или девятого, точно не помню, и сказал, что пришла пора отправить Вулка в царство Аида. Еще до того как Климовича к нам доставили, я уже предвкушал, как поведу его по бордовому коридору. Я решил, что изменю своей обычной методике и не буду стрелять в затылок. Скажу честно, я не всегда так делал, и задолго до того, как руки у меня стали из-за водки дрожать. Я, как Бог, единственный, кто решает, как именно умрет приговоренный. Много убийц и растлителей малолетних через меня прошло, ой как много! И некоторых из них, чьи преступления были особо страшными или кто вел себя по-бабски, я кончал не сразу.

Меня передернуло от сладострастного тона, которым Клопперс рассказывал ужасные вещи. Не его жертвы, а он сам, садист и психопат, заслуживал смертной казни!